Отвечает кандидат богословия преподаватель СПбДАиС иеромонах Кирилл (Зинковский)
— 90 процентов всех верующих представляют ад и рай именно такими, как их описывал Данте: совершенно материальными. Подобные представления нередко можно встретить и в православной литературе, предназначенной «для широкого читателя». До какой степени такие представления допустимы?
— Прежде всего нужно сказать, что грубые представления средневекового католического Запада ни в коей мере не соответствуют святоотеческому православному Преданию. Святые Отцы Церкви, размышляя о рае и аде, всегда основывали свои рассуждения на безмерной благости Божией и никогда не смаковали в подробностях (как это мы находим у Данте) ни мучения ада, ни блаженства рая. Рай и ад никогда не представлялись им грубо материальными. Не случайно прп. Симеон Новый Богослов говорит: «Ад и тамошние муки всяк представляет так, как желает, но каковы они, никто решительно не знает». Точно так же, по мысли прп. Ефрема Сирина, «сокровенное лоно рая недоступно созерцанию». Рассуждая о тайнах будущего века, Отцы Церкви учат согласно с Евангелием, что геенна уготована не для людей, а для падших и укоренившихся во зле духов, а Святитель Иоанн Златоуст отмечает воспитательное значение, которое имеет ад для человека: «Мы находимся в таком бедственном положении, что, не будь страха геенны, мы, пожалуй, и не подумали бы совершить что-нибудь доброе». Современный греческий богослов митрополит Иерофей Влахос вообще говорит об отсутствии в учении Отцов понятия о тварном аде — таким образом, он решительно отрицает те грубые представления, которыми полно франко-латинское предание. Православные Отцы упоминают и о тонких, духовных, «внешних» рае и аде, но основное внимание они предлагают обратить на «внутреннее» происхождение того состояния, что ждёт человека в будущем веке. Духовные рай и ад — это не награда и наказание со стороны Бога, а, соответственно, здравие и болезнь человеческой души, особенно ясно проявляющиеся в ином бытии. Души здоровые, то есть потрудившиеся над очищением от страстей, испытывают на себе просвещающее действие Божественной благодати, а души больные, то есть не соизволившие подъять труд очищения, — действие опаляющее. С другой стороны, мы должны понимать, что, кроме Бога, никто и ничто не может претендовать на совершенную невещественность: ангелы и души, конечно, обладают качественно отличной от видимого мира природой, но всё же они достаточно грубы по сравнению с абсолютным Духом Божиим. Поэтому их блаженство или страдания нельзя представлять чисто идеальными: они увязаны с их природным строем или нестроением.
— Всё-таки есть ли какая-то разница между тем раем, куда попадают праведники после смерти, Царствием Божиим и будущей, вечной жизнью после всеобщего воскресения?
— Очевидно, разница есть, так как, по мысли Святых Отцов, и блаженство, и мучение увеличатся после всеобщего воскресения, когда души праведников и грешников воссоединятся с их восстановленными из праха телами. Согласно Писанию, полноценный человек есть Богом созданное единство души и тела, поэтому разлучение их противоестественно: оно является одним из «оброков греха» и должно быть преодолено. Святые Отцы рассуждали, что само соединение, вхождение души в воскрешённое Богом тело будет уже началом усугублённых радости или страдания. Душа, соединяясь со своими телесными членами, которыми она когда-то творила добро или зло, будет сразу испытывать особые отраду или скорбь и даже отвращение.
— Об аде. Понятно, почему его называют «вечной мукой», но встречается и такое выражение, как «вечная смерть»… Что это? Небытие? Вообще, если всякая жизнь от Бога, то как могут существовать (пусть даже в вечной муке) те, кто отвергнут Богом?
— Вообще-то в Священном Писании нет выражения «вечная смерть», встречается сочетание «вторая смерть» (Деян. 20 и 21). Зато постоянно говорится о тайне «вечной жизни», «вечной славе» спасённых. Понятие «второй» или «вечной» смерти разъясняется у Святых Отцов. Так, поясняя её тайну, свт. Игнатий Брянчанинов отмечал, что «преисподние темницы представляют странное и страшное уничтожение жизни, при сохранении жизни». Это вечное прекращение личного общения с Богом будет главным страданием осуждённых. Свт. Григорий Палама так поясняет соединение внешних и внутренних мук: «при отъятии всякой благой надежды и при отчаянии во спасении невольное обличение и грызение совести плачем будет безмерно увеличивать надлежащую муку».
Даже в аду нельзя говорить о совершенном отсутствии Бога, Который наполняет Собой весь тварный мир, в то же время не смешиваясь с ним. «Аще сниду во ад, Ты тамо еси», — возглашает богодухновенный Давид. Однако прп. Максим Исповедник говорит о различии благодати бытия и благобытия. Очевидно, что в аду бытие сохраняется, а благобытия быть не может. Происходит таинственное истощание всякого блага, что и может быть названо духовной смертью. Самого дара бытия не может отречься созданное Богом творение, а присутствие Творца становится мучительным для отрекшихся от бытия с Ним, в Нём и по Его законам.
— Почему Церковь говорит о двух судах: частном, случающемся с человеком непосредственно после смерти, и всеобщем, Страшном? Разве не достаточно одного?
— Душа, попадая в загробный мир, понимает со всей отчётливостью, что не может быть согласия между добром и злом, между Богом и сатаной. Пред лицом Божественного Света человеческая душа видит сама себя и ясно осознаёт соотношение света и тьмы в себе. Это и есть начало так называемого частного суда, в котором, можно сказать, человек сам себя судит и оценивает. А окончательный, последний, Страшный суд связан уже со Вторым пришествием Спасителя и окончательными судьбами мира и человека. Этот суд более таинственен, он учитывает как ходатайство Церкви о своих чадах, особенно через безкровную литургическую жертву, приносимую в ходе истории, так и глубинное всеведение Божие о каждом из Его творений и окончательное определение всякой свободной личности в своём отношении к Богу, когда Он явится перед лицом всех и каждого.
— В нашей жизни люди, отрицающие чью-то любовь — Божескую ли, человеческую ли, — живут очень хорошо: они, как говорится, не грузят себя лишними проблемами. Почему же после смерти, отрицая Божескую любовь, они будут мучиться? Другими словами: если человек сам, по своей воле, по своему вкусу выбрал путь противления Богу, почему он от этого будет страдать?
— Страдание человека, отвергшего Бога и Божественную любовь, отвергшего христианское самопожертвование, будет заключаться в том, что ему откроется вся бесконечная красота Бога, который есть Любовь. Откроется ему и уродство собственного эгоистического бытия. До конца осознав истинное положение вещей, человек-эгоист неизбежно ощутит страдание — так страдает уродец и предатель, оказавшийся в обществе благородных и прекрасных героев. «Мучимые в геенне поражаются бичом любви! И как горько и жёстко это мучение любви!» — так зрит адское мучение бесплодного раскаяния прп. Исаак Сирин. При этом надо подчеркнуть, что самолюбивая гордость, в которой закоснеют обитатели ада, не позволит им признать свою неправоту и уродливость выбранного ими пути, несмотря на его абсурдность. Цель и смысл всякого пути более всего очевидны в его конце, как качество плода понятно при его созревании, а так как ад есть конец и результат богоборческого выбора, то в нём и станут ясны как бытийные основы, так и горькие последствия гордого и нераскаянного противления Творцу.
— Рассуждая по-человечески, не все люди замечательно хороши и не все беспросветно злы. Святых и злодеев мало, основная масса — серая: и добрая, и злая (а может быть, вернее: ни добрая, ни злая). Такое впечатление, что мы не дотягиваем до рая, но и адские мучения — это в нашем случае слишком жестоко. Почему Церковь не говорит ни о каком промежуточном состоянии?
— Опасно мечтать о получении в будущей жизни эдакого лёгкого, среднего местечка, ради которого не нужно особо напрягать свою волю. Человек и так слишком расслаблен духовно. Святые Отцы говорят о разных обителях в раю и аду, но тем не менее ясно свидетельствуют о чётком разделе на Суде Божием, которого никому не избежать. Наверное, многие грехи земной жизни человеческой условно можно назвать «малыми», оправдать слабостью людской. Тем не менее тайна Божиего суда состоит в том, что этот суд всё-таки будет, хотя единственным желанием Бога является общее спасение. Господь «хочет, чтобы все люди спаслись и достигли познания истины» (1Тим.2:4). Строго говоря, мы должны бояться не столько наказания внешнего, сколько наказания внутреннего, не ада как окончательного осуждения, а даже малого оскорбления благости Божией. У старца Паисия Афонского есть мысль, что не многие попадут в ад, но даже если мы избежим его, каково будет нам предстать перед Лицом Божиим с неочищенной совестью? Вот в чём должна быть главная обеспокоенность христианина.
Кроме того, важно понимать, что при вступлении в духовный мир в душе человека происходит молниеносная борьба между живущими в ней тьмой и светом. И непонятно, каков будет результат этой схватки несовместимых сил, обнаживших свою суть, скрытую до смертного исхода под «завесой плоти». Само это внутреннее противостояние уже мучительно для их носителя, а насколько удушлива победа внутренней тьмы над светом, вообще трудно говорить.
— И ещё о «малом грехе». Неужели можно попасть в ад за то, что съел котлету в пост? За то, что курил? За то, что изредка позволял себе некие не вполне пристойные мысли (не дела)? Словом, за то, что не был затянут в струнку каждую секунду своей жизни, а порой позволял себе «немного расслабиться» — по человеческим меркам вполне простительно?
— Дело не в кажущейся жестокости Бога, Который якобы готов послать в геенну за малую человеческую слабость, а в таинственном накоплении силы греха в душе. Ведь «малый» грех хоть и «мал», но совершается, как правило, многократно. Как песок, состоящий из мелких песчинок, может весить не менее большого камня, так и маленький грех набирает силу и вес с течением времени и может тяготить душу не менее «большого» греха, совершённого один раз. Кроме того, очень часто в нашей жизни расслабление «в малом» незаметно подводит к большим и очень серьёзным грехам. Не случайно ведь и Господь сказал: «...верный в малом и во многом верен» (Лк.16:10). Излишние напряжённость и мелочность зачастую даже вредят нашей духовной жизни и к Богу не приближают, но требовательность в отношении к себе, к нашей духовной жизни, в нашем отношении к ближним и к Самому Господу для христианина естественны и обязательны.
Вопросы задавал Алексей Бакулин
Источник: Православный Санкт-Петербург