И. В. Севастьянов (аспирант)
Данные заметки основываются на наблюдениях и материалах собранных мной во время полевой работы в Республике Татарстан летом 2006 года и предыдущим летом 2005 года. Главным объектом моего внимания было кряшенское население Пестречинского и Кайбицкого районов Республики, издавна компактно проживающее в этой местности. Как известно, кряшены Пестречинского района относятся к заказанской этнографической группе; кряшенское население Кайбицкого района известно под именем «молькеевских кряшен»
и также представляют собой особую этнографическую группу со своей историко-культурной спецификой. Об этой специфике молькеевских кряшен было написано немало страниц соответствующей литературы, касающейся, в основном, традиционных этнографических сюжетов, связанных с историей формирования и описанием «исконной» культуры данной этнической группы. Хорошо известно о близости этнографии молькеевских кряшен к этнографии чувашей-анатри, а так же о широких языковых и кровнородственных связях имеющих место между двумя упомянутыми народами. Все это придает особую специфику этнокультурному облику молькеевской группы кряшен и придает ей характерные черты, выделяющие ее на фоне остального кряшенского населения РТ. Особым своеобразием отличается небольшая группа «некрещеных кряшен», проживающих в с. Старое Тябердино. Впрочем, сейчас их культурное своеобразие заметно размывается. Известно, например, что некоторые из них в настоящее время принимают крещение. Об этом сообщали мне сами информанты во время устной беседы летом 2006 года.
С другой стороны, кряшены Пестречинского района рассматриваются специалистами как «типично кряшенская» по своей этнографии группа, культура которой может считаться в определенном смысле эталоном кряшенской традиционной культуры вообще. Кряшены этого района проживают в окружении двух основных (и, по большому счету, единственных здесь) этнических групп: татар и русских, с которыми они взаимодействуют в настоящее время.
Все вышесказанное уже может дать определенное представление о специфике проявления этнической идентичности у представителей той и другой групп кряшен Татарстана. Между тем, попытаюсь изложить здесь основные выводы, касающиеся проблемы кряшенской самоидентификации и связанной с ней проблемы взаимодействия кряшен с их соседями, рассматриваемой на примере молькеевской и заказанской этнографических групп.
Во-первых, особо следует отметить, что согласно моим полевым наблюдениям уровень проявления этнического самосознания у представителей той и другой групп отнюдь не одинаков. Что касается кряшен Пестречинского района, то здесь большая часть моих респондентов определила себя по национальной принадлежности непосредственно «кряшенами» и ни как иначе. Определивших себя «крещеными татарами» было среди них заметно меньше по сравнению с определившими себя «кряшенами», при этом, подобного рода самоидентификация (в качестве «татар» или «крещеных татар») была характерна для людей занятых в республиканской системе образования системе и, вообще, больше связанных с городской культурой, причем именно с современной татарской.
В то же время, определенно большая часть кряшен Пестречинского района заявила, что кряшены, по их мнению, ближе к русским и, в определенной степени, к чувашам и к удмуртам, чем к татарам. При этом главной чертой отличающей кряшен от татар была названа православная вера. Среди важных отличительных маркеров кряшен были также названы кряшенский говор и традиционный костюм, отличающийся от татарского. Встречались и суждения и об «исконной» исторической отличительности кряшен от татар и об изначально большей культурной «продвинутости» и древности кряшен по сравнению с татарами.
Следует особо отметить, что большинство из моих респондентов-кряшен Пестречинского района согласились с тем, что за последние несколько лет отношение республиканских властей по отношению к кряшенам изменилось скорее в лучшую сторону т. к. кряшенскую культуру стали больше «признавать», в частности, освещать ее в республиканских СМИ. В целом, следует сделать вывод, что специфическое этническое самосознание и особая культурная идентичность у кряшен Пестречинского района, в целом, проявляется довольно отчетливо, причем в значительной мере связана с традиционным для них православным вероисповеданием. Причины: более эндогамные браки (исторически), проживание, по большей части, в татарском окружении, где их отличия проступают более отчетливо на общем фоне.
С другой стороны, довольно своеобразные тенденции характерны для этнического самосознания и культурной идентичности представителей молькеевской группы кряшен. Надо сказать, что здесь специфическая кряшенская идентичность проявляется уже значительно слабее, что, на мой взгляд, объясняется своего рода «периферийностью» данной группы по отношению к остальному кряшенскому этническому массиву. К тому же проживание в татарско-чувашском пограничье, «смешанность» с чувашами, христианское вероисповедание при общем татароязычии придают местным кряшенам довольно неопределенный, «промежуточный» этнический статус. Сами про себя они иногда говорят так: «мы не татары настоящие, и не чистые кряшены, и не чуваши». Кроме того, по их словам, чуваши воспринимают их как татар, а татары называют их «чувашами». Сами же себя они никогда чувашами не называют. Но, согласно моим полевым материалам, известны случаи, когда люди чувашского происхождения, укоренившись в местной кряшенской среде(в частности, выйдя здесь замуж), стали называть себя «кряшенами» (Б. Тябердино). Для посторонних, к примеру, находясь в Москве, молькеевские кряшены обозначают себя «татарами». Приходилось слышать и жалобы на то, что местные власти не хотят помогать кряшенскому населению именно из-за их этноконфессиональных особенностей.
Вообще, по моим наблюдениям, среди молькеевских кряшен наблюдается больший уровень социальной фрустрации, имеющей определенное отношение к их этнической идентичности. Некоторые из моих респондентов даже утверждали, что отношение к ним, как к кряшенам, со стороны местных властей и татар вообще за последнее время только ухудшилось. Хотя большинство вообще не увидело в нем никаких изменений. Были среди респондентов и такие которые, говорили, что предпочли бы работать в русском коллективе, а не в татарском или «кряшенском». Это, в свою очередь, может свидетельствовать о низкой «национальной» самооценке, наблюдающейся у представителей рассматриваемой этнической группы.
Хотя большинство опрошенных молькеевских кряшен назвало себя «крещеными татарами» или просто «татарами», были респонденты, которые лично признавались мне, что сами татары не хотят признавать «крещеных» «за своих» и, в целом, «отстраняют» их от себя. В свою очередь, в местном кряшенском фольклоре, как я убедился, встречаются негативные стереотипы в отношении татар. Что касается взаимоотношений молькеевских кряшен с чувашами, то, с одной стороны, большинство опрошенных мной полагало, что кряшены скорее ближе к русским и чувашам т.к. близки их религия и обычаи. С другой стороны, мной было отмечено присутствие отрицательных стереотипов и в отношении чувашей. С другой стороны, традиционный костюм молькеевских кряшен, мои респонденты, как правило, называли «чувашским». Так же и традиционные женские украшения из серебряных монет здесь почитаются за «чувашские». Подчеркивалась общность обрядов и обычаев у молькеевских кряшен и чувашей.
Теперь кратко обрисуем характер и специфику родственных связей и этнокультурного взаимодействия обоих рассматриваемых групп кряшен с соседними народами. Во-первых, в обоих районах довольно широко распространены межэтнические браки, особенно между молькеевскими кряшенами и чувашами. Впрочем, нередко здесь женятся и на татарках-мусульманках, как пестречинские, так и молькеевские кряшены. При этом мне приходилось сталкиваться с примерами, когда татарки-мусуьманки, вышедшие замуж за кряшен из села Молькеево переходили в православную веру, крестились. Были примеры (Пестречинский р-н) когда в семье старались одинаково придерживаться мусульманских и православных праздников. Большинство опрошенных мной ничего не имели против браков с людьми из других этнических групп. С другой стороны, определенную роль здесь играл конфессиональный фактор т. к. более религиозные и «церковные» люди с предубеждением относились к бракам с татарами-мусульманами. Большинство респондентов в качестве главного отличия кряшен от татар назвали веру. Некоторые подчеркивали отличия в кряшенском костюме, непохожим на татарский. Иногда обращали внимание и на отличия во внешнем облике кряшен, по словам респондентов, отличающихся более светлой окраской волос и глаз.
Во-вторых, вполне очевидно, что современные кряшены неплохо ознакомлены с современной татарской профессиональной культурой и народным песенно-музыкальным творчеством благодаря республиканским СМИ. Почти все так или иначе читают татарские газеты и журналы. Кроме того, стороны, к примеру, у молькеевских кряшен татарская культура пользуется, куда большим престижем, чем современная чувашская. В то же время совместно с чувашскими родственниками отмечаются все праздники христианского происхождения. Бывают на них и татары-мусульмане. В смешанных, татарско-кряшенских семьях могут, так или иначе, отмечаться как мусульманские, так и православные праздники. Эта ситуация характерна для обеих рассматриваемых групп кряшен.
Основываясь на своих полевых наблюдениях, могу сказать, что религиозная принадлежность является главной определяющей компонентой кряшенской этнической идентичности. Было замечено, что высокий уровень религиозности всегда соответствует большей выраженности кряшенского самосознания, противопоставляемого татарскому как, прежде всего, мусульманскому по своему характеру. При этом подавляющее большинство опрошенных определило себя в качестве верующих. Впрочем, в настроениях подобного рода вполне можно проследить и определенный элемент общественного конформизма, связанный с общими тенденциями постсоветского времени, в частности, с усиление роли религии в современном социуме.
Кроме того, большая часть кряшен Пестречинского района, согласилась с положением о том, что за последние несколько лет отношение республиканских властей к кряшенской религии, православию, изменилось скорее в лучшую сторону т.к. за это время открылись новые кряшенские приходы в ряде населенных пунктов. Подобного рода изменения были отмечены и многими респондентами из молькеевских кряшен.
Интересно проследить особенности межкультурного, межэтнического и межконфессионального взаимодействия в татаро-чувашском пограничье на примере верований некрещеных кряшен с. Старое Тябердино. В настоящее время из них сохраняется только похоронный обряд, несущий в себе немало своеобразных черт. Верования, связанные с божествами стихий, обряды в честь домашних покровителей уже забылись. Вместе с тем, образы этих божеств напоминают мишарские, отчасти башкирские (боги земли, воды, солнца, неба). Языческо-кряшенские «бог земли» (жир алласы), «бог воды», «бог неба», соответствуют мишарским «хозяину земли» (жир иясе), «хозяину воды», «хозяину неба» и т. п . Схож был обычай совершения «больших» поминок на 40-й день ; при этом у «кряшен-язычников» в честь умершего обязательно резали барана.
Вера в покровителя дома, которая была очень сильна у «некрещеных кряшен», очень схожа с мишарским суеверием (вера в йорт иясе). Своеобразен похоронный обряд, имеющий некоторые черты сходства с чувашским, что имело свои причины (браки с некрещеными чувашками). Как и чувашей умершего полагалось хоронить обязательно в день его смерти, но, что характерно, только после обеда, не раньше. Существовал и обряд выкупа земли для покойного у мифического «хозяина кладбища», аналогичный чувашскому . Об этом обычае мне рассказали в селе Полевая Буа, где давно исповедуют православие. Деньги, назначенные для «выкупа земли», клались в лунку для надмогильного креста, что иллюстрирует синтез языческих и христианских представлений. У «некрещеных кряшен» и сейчас принято укладывать покойного в могилу лицом на восток, в отличие от соседних чувашей-анатри, у которых было принято класть покойных лицом на юго-запад. Как ни странно, данный похоронный обычай кряшен-язычников соответствует обычаю северных чувашей (вирьял) . Поминки справлялись на 3-й, 9-й, 20-й, 40-й день, затем отмечали полгода, год, 3 года. В целом это соответствует обычаем большинства народов Поволжья. При этом все поминки, по словам информаторов, совершались только в ночное время суток. После похорон кто-либо из родственников покойного раздавал всем гостям по три нити, которые потом или бросались в печь или ими можно было что-то заштопать. Тот же обычай существовал у чувашей-анатри: каждому из помогавших на поминках хозяйка раздавала по три нити .
Некоторые черты похоронно-поминального обряда «некрещеных кряшен» сходны с обычаями угро-финских народов Поволжья (напр. марийцев). В день смерти в избе было принято зажигать особые свечи (только не купленные в церкви), что соответствует похожему обряду, принятому у марийцев . Также сходен с марийским и упомянутый обычай раздачи особых нитей после похорон . Во время поминок 40-го дня было принято встречать и угощать покойного, который, якобы, присутствовал на поминальной трапезе. Затем его «провожали» обратно на кладбище. Аналогичные представления бытовали и у марийцев .
Обряды вызывания дождя во время засухи у молькеевских кряшен также имеют сходство с чувашскими («чук»). Подобный обряд при известной необходимости совершается в селе Старое Тябердино «знающими» пожилыми женщинами на особом священном месте у речки Кушлэмэт, протекающей здесь. В представлениях кряшен-язычников встречаются и черты сходства с некоторыми православными религиозными традициями. Например, существовали особые «крестные» родители, хотя детей никто не крестил. Давали им «языческие» имена, но в родословных встречаются и мусульманские. Почитанием пользовался древний мусульманский надгробный камень, который и сейчас стоит на языческом кладбище с. Стар. Тябердино, где хоронили людей их некрещеных кряшен и чувашей-язычников. В прошлом, поклоняться этой могиле приходили и татары-мусульмане. Обобщая вышесказанное, можно предположить, что местные некрещеные кряшены могут иметь общее с мишарями происхождение, о чем свидетельствует общность многих их домонотеистичесих верований. С другой стороны, благодаря бракам с некрещеными чувашами здесь прослеживается немало общих черт со старыми чувашскими суевериями. Не исключено и то, что в далеком прошлом их предки исповедовали ислам. Об этом, возможно, свидетельствуют мусульманские имена прародителей группы «некрещеных кряшен». По сведениям, сообщенными моими информаторами из «некрещеных», еще в советское время некоторые особо рьяные язычники активно препятствовали проникновению в их среду каких-либо внешних признаков христианского вероисповедания (к примеру, нательных крестов, икон).
Несколько слов следует сказать и о роли родного языка кряшен в их взаимосвязях с соседями и в их этнической идентичности и о языковом вопросе в политике РТ, а также роли прессы. Во-первых, следует отметить, что среди молькеевской группы больше распространено сносное знание русского языка, чем среди кряшен Пестречинского района, и, кроме того, заметна большая ориентация на русскоязычную прессу. Между тем, большинство представителей обеих рассматриваемых групп сказали, что были бы не против регулярно получать кряшенские газеты («Туганайлар»). Во-вторых, именно среди кряшен Заказанья большинство определило свой язык отдельным от татарского, обозначив его «кряшенским» или «крещенским». Молькеевские кряшены, как правило, определяли свой язык как татарский, хотя нередко отмечали его значительную несхожесть с литературным татарским языком, порою малопонятным для них. Встречались суждения о «грубости» местного кряшенского говора по сравнению с татарским говором и о его наполненности чувашской лексикой. Впрочем, кряшенская молодежь в ряде кайбицких деревень, по сведениям информаторов (с. Хозесаново), вообще предпочитает общаться на русском языке. С другой стороны, в кряшенских деревнях Пестречинского района родной язык продолжает удерживаться довольно прочно среди разных поколений.
В свою очередь, официальная татарстанская наука, как известно, не признает существования отдельного кряшенского языка (диалекта) и в настоящее время он усиленно ассимилируется литературной формой. Впрочем, существует перспектива, что кряшенский диалект останется в качестве своеобразного языка «парахиального» православного богослужения.
[1] Мухамедова Р. Г. Татары-мишари. М., 1972. С. 186-187
[1] Там же. С. 185
[1] Месарош Д. Памятники старой чувашской веры. Чебоксары, 2000. С. 174
[1] Там же. С. 175
[1] Там же. С. 177
[1] Молотова Т. Л. Концепция «картины мира» у марийцев. / Расы и народы. Вып. 29. М., 2003. С. 52
[1] Там же. С. 50
[1] Там же. С. 54.