ПОД БОЛЬШИМ ШАТРОМ ГОЛУБЫХ НЕБЕС

(Из дневника Михаила Сизова)

Слудка

Среди ночи дождь сник, и утром огромное, вставшее из-за Вятки, солнце быстренько высушило землю. Так что можно заводить машину и выбираться на шоссе – без опаски завязнуть среди поля. Но мы «загораем»... Игорь, раскрыв техническое руководство к «Жигулям», изучает схему электроцепи. Ключ зажигания сломан, надо как-то запускать мотор, но поди разберись в путанице этих проводков. «Господи, помилуй!» Отбросив книгу, вставляет Игорь обломок ключа в замок, и... машина заурчала, ожила.

В путь! Паломничество наше, можно сказать, закончилось. По дороге заедем еще к о.Гурию – и домой.

Переваливаясь с боку на бок, машина выбирается на ровную дорогу. Вот и Слудка. Здесь что вечером, что утром одна картина – длинная пустынная улица. Если вчера из всех здешних обитателей мы видели двух бабусь (сидели на бревнышках, на закат любовались), то сегодня встретили всего одну. Стоит около храма, рядом козленок пасется.

– Давно здесь церковь восстанавливают? – спрашиваю.

– Да два годе будет, – отвечает настороженно, щурясь на солнце.

– У вас отец Гурий служит?

– Он. Только здесь вы его не найдете, он в Вятских Полянах живет, сюда только наездами. Но у него заместитель есть, Брызгалов. Он тут всей стройкой руководит и деньги рабочим платит.

Брызгалов, как мы потом узнали, – сын последнего слудского священника. Живет он в Подмосковье, уж 80 лет ему, но хорошо помнит, как ребенком помогал отцу, пономарил. Перед смертью решил поднять этот храм из руин, второе лето приезжает, все свои сбережения в это дело вложил.

– Рады, что церковь у вас появилась?

– Слава Богу. А то у нас уже и сектанты завелись, нонче целый автобус приезжал, устроили гулянья на полях, – показывает рукой в сторону, где мы ночевали. – Теперь церковь к старому повернет, да и больше порядка станет. А то страх на улицу выйти, меня уж два раза обворовывали. Жить страшнее, чем в блокаду. Я ж ленинградской блокадницей была, всякого натерпелась.

– А как в Ленинграде очутились?

– Из Финляндии проездом... Это, милок, долго рассказывать...

И поведала Степанида Александровна Шубина удивительную историю – про то, как слудские мужики «страну Суоми заселяли».

Сразу после финской кампании надо было осваивать завоеванные территории. И вот в Вятско-Полянский райком партии пришла разнарядка: столько-то семей отправить в новую Финляндию на вечное поселение. Силком туда никто не загонял – как ни странно, добровольцы появились сами. Из Слудки несколько семей, из Вятских Полян, из Нового Бурца. Что заставило крестьян бросить обжитые дома, прекрасные сельхозугодья (Вятско-Полянский район – житница Вятского края) и отправиться в неведомые земли, этого Степанида Александровна обяснить нам не смогла. Бежали от колхозов? Но и там обещали устроить такие же колхозы. Поманил большой заработок? Но какие там заработки – одна неустроенность, земли бедные, камни да болота. И ладно бы вызвались добровольцами какие-нибудь бездельники, искатели приключений. Нет, подобрались как раз крестьяне справные, хозяйственные.

Что же их потянуло? Может быть, проснулось древнее, дремучее – генетическая память о великом переселении народов? Историки утверждают, что вятичи самые последние из восточнославянских племен пришли на Русь, причем из самого сердца Европы, с берегов Эльбы. Движение их по инерции продолжалось уже по Вятской земле – вдоль реки Вятки на юго-восток, в пределы нынешней Татарии. И было это совсем недавно, какие-то 400 лет назад. Может, эта не угаснувшая пассионарность и подвигла их в новые земли? Неведомо.

В ту пору Шубиной исполнился 21 год, была она комсомолкой, работала в райкоме бухгалтером по строительству. Командировали ее сопровождать переселенцев – довезти до «земли обетованной». Но в новой Финляндии уговорили остаться, поработать в комиссии по строительству. Хотя финны и оставили свои дома пустыми, но русские не хотели в них жить, строили новые. Освоение территорий продолжалось всего две-три недели. Грянула война, и Степанида оказалась уже в другой комиссии – по эвакуации колхозников обратно в Россию. Когда вятские садились на поезд в Ленинграде, пришла весть: город окружен.

– Многие так и не вернулись обратно, – рассказывает Степанида Александровна, – кто с голода умер, кто от снарядов. Когда еще бежали в Ленинград, одну слудскую женщину прямо на моих глазах взрывом накрыло. Она шла рядом с возом, на котором дети ее сидели, и вела козу на поводу. Так и ее убило, и козу. А новобурецкие в Неве утонули, их баржу разбомбило. Когда я вернулась в Слудку, село было уже не то, опустынело. Сразу после войны и церковь нашу на кирпичи разбирать стали. Ужас что творилось.

– Вы комсомолкой были, чего ж переживали?

– Дак что же, что комсомолка? Когда нас, девчат, в комсомол принимали, приказывали шеи оголить – смотрели, есть ли крестики. А мы крестики к сорочке булавками прикололи, так носили, никто и не заметил. Не скажу, что была уж очень верующей, но церковь не хулила. А сейчас – как не верить? Сына моего Бог спас. Он академию ракетных войск закончил, офицер. Вертолет его разбился, все погибли, а он один-единственный живой остался. Теперь у него уже внуки появились. Одна правнучка со мной живет. Она да козленок – вся моя семья... Борька, Борька! Кыш из сада. Эка повадился...

Степанида Александровна принялась ловить козленка, а я, по ее совету, пошел на поиски Брызгалова. По пути осмотрел церковь: храмовая часть, уже полностью восстановленная, колокольня в лесах, а посередине провал. Вместо трапезной, на строительство которой, видно, средств не хватило, возвели крытый переход, соединяющий храм и колокольню. Интересное решение...

– Вам Анатолия Ивановича? – спросил откуда-то сверху, с лесов, хриплый голос. – Ушел он на собрание в сельсовет, денег просить. А так он всегда здесь, по лесам бегает, на самую верхотуру забирается. Восемьдесят лет старику, больной, но удержу нет. Нам страшно туда карабкаться, а ему хоть бы что!

Вот ведь... Наверное, последний он такой остался, слудский пассионарий.

Кряшены

Дом священника Гурия Харитонова в Вятских Полянах мы нашли быстро. В округе его многие знают. С виду дом его крепкий, основательный, какие обычно строят татары.

– Батюшка как с собрания вернулся, так сразу уехал, – встретила нас хозяйка дома. – Вы подождите, он документы на мотоцикл оформит и вернется.

– Покупаете?

– Нет, продаем. Деньги нужны, вот и решились. Сыну-то мотоцикл вроде ни к чему, еще разобьется на нем.

Проходим в дом, и первое, что бросается в глаза, – календарь нашей газеты на стенке. Ну, к своим попали!

Матушка Антонина еще довольно молода, очень подвижная – так и порхает по дому, залюбуешься. Она, как и о.Гурий, из старокрещеных татар (кряшен). Сколько мы видели мусульманских полумесяцев над домами, пока ехали по южной Вятке. А тут заходим вроде бы в татарский дом: иконы на стенах, церковный календарь. Даже странно.

Пока хозяйка собирала на стол, мы устроились в гостиной, попросили полистать семейные альбомы. В них вся жизнь отца Гурия. Вот он в военной форме, а вот в детстве – широкоплечий парнишка с серьезным взглядом, в рабочей фуфайке стоит на лыжах.

– Мы с батюшкой из одного района, Кукморского. Это в Татарии, в 12 километрах отсюда, – рассказывает м.Антонина. – Я родилась в деревне Китяг. Она одна была кряшенская, а вокруг все мусульманские селения. Родители рано умерли, и оказались мы сиротами, семь братьев и сестер. Воспитывались у бабушки, очень верующей. С ранних лет водила нас в церковь.

– А священники в вашем роду были?

– Нет. У батюшки, правда, отец в хоре пел в вошульской церкви. Это в трех километрах от Сердоуси, их родной деревни. И мама у батюшки тоже очень верующей была. Когда церкви кругом закрыли, прихожане в ее доме собирались, вместе молились. Так что он с самого детства молитвы слышал.

– А как он священником стал?

– Батюшка после техникума лесником служил, бригадирствовал в колхозе, а уже здесь, в Вятских Полянах, на стройку поступил. А как сюда приехали – на стройку поступил. У меня здесь две сестры живут, потом и мы сами отстроились. Все это время муж в Никольский храм ходил, и настоятель о.Алексий Сухих его приметил, стал духовным отцом. 3 июля 92-го года, в день своего Ангела и в день рождения, он принял сан. Служил в Никольском храме, затем в Слудку поставили.

– Тяжелее стало жить, как муж сан принял?

– Конечно, тяжелее. Искушений больше, да и тягот разных. В Слудку надо постоянно ездить, так что пришлось продать корову и купить старенькую машину «шестерку». До этого ездили с певчей в автобусе. А в Слудке какой заработок? Приход очень маленький, да и ремонт же идет, все деньги туда. Пришлось ей в больницу устроиться подрабатывать, семью кормить надо. Я тоже вот и батюшке помогаю, и на производстве работаю. Сейчас еще дочка стала подспорьем – поступила работницей на меховую фабрику в Казани, делится с нами зарплатой.

– В Слудке мы слышали, что хотят отца Гурия забирать от них.

– Нет, пока церковь не восстановит, батюшка Слудку не бросит. А слухи – это потому, что батюшку любят! – рассмеялась м.Антонина. – Боятся, что уедет. Но ничего, даст Бог, поднимем храм. Батюшке многие стараются помочь. На праздники в его храм ездят духовные дети из Вятских Полян, из Шемордана – там кряшенов много живет. Удмурты ездят, батюшка их на родном языке исповедует, он ведь с детства рядом с ними жил. Даже татары-мусульмане к нему по разным поводам обращаются, некоторые помогают.

– А как татары к кряшенам относятся? Ведь, по закону шариата, мусульман, перешедших в христианство, казнят...

– В одном коллективе работаем, общаемся... нет, ненависти я не замечала. С детства, правда, помню, что нас так дразнили: вас, мол, Иван Грозный силком крестил. Но это неправда. Батюшка говорит, что кряшены приняли православие еще до Иоанна Грозного, в глубокой древности. Вообще мы отдельный народ, раньше у нас и в паспортах писали: «кряшен».

– Но язык-то у вас один?

– Раньше были какие-то отличия. Но я, например, уже в татарской школе училась, и все у нас было одинаковое. Власти не признают нас отдельной нацией, так что ни школ своих, ни книг у нас нет.

– А в одежде отличия есть?

– Да, особенно у женщин. В покрое платьев, в орнаменте. Мы платки под подбородком завязываем, а татарки их вдвое складывают и сзади, на затылке узел вяжут.

– У мусульман большая рождаемость, а у кряшенов как? У вас сколько детей?

– У меня пока трое. А у матери моей было семеро. Нет, большой разницы с татарами нет.

Пока чаи распивали, пришел и хозяин дома. Широкое открытое лицо, добрые умные глаза. И сразу чувствуется в нем какая-то основательность, даже благословил нас этак твердо: на лбу моем, груди, плечах еще минуты две горел отпечаток его крестного знамения.

Благословение

В гостях у отца Гурия засиделись мы до полудня. О многом переговорили. Мы-то все пытали его про кряшенов, насколько они многочисленны и смогут ли что-то противопоставить исламизации южной окраины нашего Севера. Расспрашивали про традиции его народа. Во многом они схожи с русскими. Также после сбора урожая в их деревнях «гуляют» до самого поста: режут скотину и празднуют, неделю в одной деревне, неделю в другой, в зависимости от престольных праздников. «У нас ведь как, – объясняет о.Гурий, – умели работать, умели и отдыхать». Спиртное, надо сказать, раньше не было в почете, как-то обходились без него. Песни поют свои, но о том же – о поле-полюшке, о любви-зазнобе, о радостях и горе. Вообще, как оказалось, кряшены – очень музыкальный народ, может быть, именно поэтому так легло православие на сердце этого народа в древности.

Расспросили мы и про Успенский храм, который он восстанавливает. Оказывается, первыми строителями его были итальянцы, плененные в 1812 году. Строили тридцать лет, а разрушили в несколько дней.

– Как вы считаете, – спрашивает Игорь батюшку, – что важнее: сначала построить храм, а потом воцерковлять людей или наоборот?

– Если людям веру привить, они сами без посторонней помощи храм Богу поднимут. Так что главнее душа человека – образ Божий, а остальное приложится. Я вот много по деревням езжу, где покрещу, где отпою. Кряшены, удмурты отовсюду меня зовут. И странную вещь подметил: в тех деревнях, где нет храма, у людей страха Божьего больше.

– Отчего так?

– Не знаю, сам удивляюсь. Может, эти люди чувствуют, что без Бога никуда.

Расспросили мы батюшку о чудесах: что необычное встречалось за девять лет служения. К чудесам о.Гурий относится трезво, чего не видел сам, своими глазами, о том не говорит.

– Несколько раз я видел исцеления, – вспоминает он, – только что в них необычного? Вот, например, такой случай. Одна 50-летняя женщина, продавщица магазина, тяжело заболела. Что-то наследственное у нее проявилось, неизлечимое. В общем, оказалась прикована к постели. Я ее пособоровал, причастил – стало легче. Потом еще раз пособоровал – ей еще легче. С постели поднялась, ходить начала. А ей хотелось быстрее вылечиться – и пошла она к экстрасенсу. Через три дня слегла и скончалась. Такая история. Толкуйте ее как хотите.

– А много у вас экстрасенсов?

– Да кругом! Вот где-то газетка была... смотрите.

Батюшка нашел на столе свежий выпуск «Вятско-Полянской правды», показал объявление на последней странице: «Экстрасенс Фаттахова Т.В. приглашает на оздоровительные сеансы, определение и снятие порчи, проклятий, в т.ч. по фото».

– Фаттахова – татарская фамилия. У них, у татар, тоже колдуны есть?

– Как и у русских. Безбожников везде хватает. И не православные, и не мусульмане... не понять что.

– Вам доводилось таких людей в православие крестить?

– Вы татар имеете в виду? Это редкие случаи. Будь у нас храмовые службы на кряшенском, тогда бы другое дело. Церковнославянский язык для них труден. Они и обиходный-то русский плохо знают. Что уж говорить, даже среди кряшенов в деревнях много таких, кто русским вообще не владеет.

– А перевод Богослужения на кряшенский язык есть?

– Давно уже есть. Но, насколько я знаю, по-кряшенски сейчас служат только в двух храмах – в селе Щура соседнего Кукморского района и в Казани. Там уже с 1996 года кряшенская Тихвинская церковь действует, настоятель отец Павел и Божественную литургию, и вечерню, и все остальные службы на родном языке совершает. Кряшенские молитвословы распространяет, другую литературу.

Под конец мы с Игорем предположили: вот бы здесь, на юге Вятского края, открыть миссионерский центр! Чтобы и свой транспорт был, и денежные оклады для работников, и свое издательство. Отец Гурий добродушно посмеялся над нашими мечтами, особенно над «окладами». Он уже привык полагаться лишь на себя да Божью помощь.

Удивительно устроена наша Церковь. Все ведь держится на людях, исключительно на их доброй воле. Не на организации, не на дисциплине, не на выгоде. А на таких простых батюшках. Нужно ездить по приходам – меняют корову-кормилицу на старенький «жигуленок». Нужно храм восстанавливать – все деньги туда, а сами уж как-нибудь. А сколько искушений разных – хоть бросай все и разбегайся в разные стороны. Но стоит Церковь, не рассыпается. Ибо нет более прочной скрепы, чем Святой Животворящий Дух.

* * *

Проводить нас вышла вся кряшенская семья, кто был на этот час в доме. Батюшка благословил нас на обратный путь. Когда отъезжали, я оглянулся: отец Гурий поднял руку, чтобы перекрестить вослед. Таким я его и запомнил...

Опять разворачивается перед нами черная лента дороги. Достаю карту: сколько там км до Сыктывкара? Даже если гнать во весь опор, до ночи не успеем. С шипящим свистом нас обгоняет «девятка» – помигала фарами и скрылась за косогором. Игорь тормозит, выходит из машины, смотрит: не отвалилось ли что у нас. «Чего он мигал-то? – пожимает плечами. – Все вроде в порядке». Еще раз обходит машину и замирает, увидев что-то вверху.

Я тоже вылезаю из машины на свет Божий. И справа, и слева колосящиеся поля, кузнечики стрекочут. А над полями – пышный, украшенный дивными облаками шатер голубых небес.

Источник:https://www.rusvera.mrezha.ru/401/6.htm

И.ИВАНОВ, М.СИЗОВ