Проблемам школ БСГ и инородческих школ в целом были посвящены также статьи и заметки: «Школьные нужды и нужда в школе» (№ 17 от 27 марта 1910 г.) - за подписью «Р.Д.» (Р.П.Даулея), «В чём нуждаются Братские школы?» (№ 27 - 28 от 22 мая 1910 г.) - за подписью «Братчик», «Несколько слов о преподавании Закона Божия в инородческих школах» (№ 56 от 27 ноября 1910 г.) сельского священника И.Кирилова, «Нужны ли школы Братства свят[ителя] Гурия» (№ 13 от 27 марта 1911 г.) епископа Андрея, «Вопрос об инородческой школе на дворянском Съезде» (№ 14 от 2 апреля 1911 г.) - за подписью «Православный», и другие. В этой же связи следует упомянуть и статью архимандрита Кирилла «Учительские школы духовного ведомства» (№ 15 и 16 от 17 апреля 1911 г., № 18 от 1 мая 1911 г.). Кроме того, В.Казанский в своей статье «О псаломщических школах» (№ 19 от 8 мая 1911 г.) писал о необходимости реформы в церковно-певческом деле.

 

Резкий протест епископа Андрея вызвало «голосование и решение Государственной Думы по вопросу о языках школьного преподавания», в соответствии с которыми прошла октябристская редакция о допущении преподавания в начальных школах с инородческим образованием только на польском, литовском, немецком, татарском, эстонском, латышском, армянском, чешском и грузинском языках. В статье «Христова истина и тактика христопродавцев» (№ 3 от 16 января 1911 г.) он, в частности, заявил, что многие из октябристов в отдельности «понимали и знали, что они, допуская в народные школы язык татар-магометан и изгоняя языки инородцев христиан (чуваш, черемис, вотяков), приносят в жертву Магомету Христову истину, - знали и всё-таки продали Христа». «Теперь по рецепту этих анти-государственных деятелей, - возмущался епископ Андрей, - выходит так: чувашенин, вотяк, черемисянин, говорящие по-татарски (а таких - сотни тысяч!), пока они христиане и сохраняют свою народность, - не имеют права учить своих детей на своём языке. Но стоит любому чувашенину, вотяку и черемисянину принять магометанство, «татарскую веру», как на татарском языке они могут обучать своих детей сколько угодно и совершенно бесконтрольно...

 

Таким образом, возмутительнейшее решение Государственной Думы буквально толкает приволжских инородцев в магометанство и даёт процессу отатаривания инородцев такое поощрение, от которого матушка-Россия может даже никогда и не оправиться. Продавая Христову истину, г.г[оспода] октябристы наносят удар в самое сердце своей родины...». Весьма нелестные характеристики давал епископ Андрей и «среднестатистическому» штатному миссионеру. «Что же касается наших «миссионеров по должности», - говорилось, в частности, в одной из статей за подписью «Е.А.», - то при их повышенных мнениях о своих достоинствах, при их способности писать более, чем делать, при их маленьком интересе к большому делу миссии, - от этих миссионеров ждать успехов миссии совершенно невозможно».(35)

 

В статье «Рост органической миссии в Казанской епархии» (№ 39 от 1 августа 1910 г.), говоря о необходимости последней, он весьма едко отзывался также о «миссионерах-авиаторах», которые занимаются исключительно «миссионерскими наездами». «Эти разъезды господ миссионеров, эта миссионерская авиация, - подчёркивал «Е.А.», - может только более или менее неблаговременно, с пропуском самого дорогого времени, указать где-либо церковное неблагополучие, раскрыть церковные непорядки, но исцелить болезнь церковную, напр[имер], пресечь или развитие сект, или в другой форме отклонение от Церкви, эти миссионеры-авиаторы не могут.Это доказывают последние 40 - 50 лет истории нашей церкви».

 

Но, несмотря на всё это, епископ Андрей всё же оптимистично оценивал перспективы развития православной миссии в крае. Так, например, в заметке «Из жизни Братства свят[ителя] Гурия» (№ 43 от 29 августа 1910 г.) он писал, что «Казанская миссия постепенно принимает характер всё более живой и жизненной деятельности, мало-помалу захватывает более и более широкий круг деятелей и проникает в глубь народной жизни».

 

При этом епископу Андрею не раз приходилось отвечать со страниц СБСГ на критические замечания в свой адрес, которые зачастую имели противоположный характер. Так, например, в 1909 г. со страниц «Церковного Вестника» владыку обвиняли в том, что он занимается, главным образом, «обрусением» инородцев и его «церковная деятельность поэтому очень слаба».

 

«Никогда обрусения, как обрусения, - отвечал он, в частности, - я не имел в виду и не имею; я желаю быть деятелем только церковным и служить только святой Церкви. Если бы я, по воле Божией, оказался в Китае, или в центральной Африке, я несомненно служил бы только Церкви и, разумеется, обрусение, обрусительная политика и пр[очее] - всё это для меня были бы знакомые звуки, - не более! [...]

 

Но я имею великую радость жить и служить св[ятой] Церкви не в чуждом для меня Китае, а в любимой мною святой православной Руси, которая может быть сильна и нравственно здорова только тогда, когда будет искренне предана святому православию и св[ятой] Церкви. Поэтому всякий, кто, живя в России, служит церкви, тот служит и русскому государству. Но кто, занимая хотя бы и высшие государственные должности, забывает о православии и не служит Церкви, тот и России, как государству, приносит один только вред. - Вот мои убеждения.

 

Поэтому, сосредотачивая свою деятельность на инородцах казанского края, я желаю только их душевного просвещения и духовного обновления в св[ятой] Церкви. И уверен, что если православные чуваши, черемисы, вотяки и крещёные татары не будут знать по-русски не слова, а будут только преданными сынами Церкви, то всегда будут и любить русского православного Царя и служить своему православному отечеству России, прославлять её св[ятых] угодников Божиих, защищать св[ятые] церкви от поругания и пр[очее]. Одним словом, на своих инородческих языках, будучи просвещены светом христианства, инородцы могут быть русскими патриотами, гораздо более убеждёнными, чем русские политические партийные дельцы, промышляющие своим патриотизмом более тёплых и удобных должностей».(36)

 

Но, вместе с тем, отмечал епископ Андрей, «остановиться только на этой мысли исключительно нравственного просвещения казанских инородцев и не давать им знания русского языка мне мешает самое естественное чувство - человеколюбие». «Закрывать инородцу доступ к знанию русского языка, - писал он, - вырывать у него из рук русскую книжку и оставлять его в его тьме неведения и во всей его бытовой некультурности, - это значит сознательно оставлять его навсегда нищим». Причём, владыка подчёркивал, что мысль эту вычитал не из книжки, а его на неё «натолкнули осетины» в период проживания на Кавказе - когда «осетины-отцы требовали, чтобы деревенские учителя их детей хорошо учили русскому языку», а тех, кто плохо учил, «того сами родители удаляли из школ через многочисленные жалобы». На страницах СБСГ епископ Андрей нередко вступал в дискуссии с известными политическими и общественными деятелями. Так, например, в конце 1909 г. - начале 1910 г. он «схлестнулся» с крупным земским деятелем, октябристом А.Н.Боратынским по поводу отказа Казанского уездного земства в ассигновании средств школам БСГ.

 

Значительное место на страницах журнала занимала полемика епископа Андрея с противниками системы инородческого просвещения Н.И.Ильминского из числа правых монархистов, главным обличителем которой в Казани стал председатель Совета Казанского «Царско-Народного Русского Общества» профессор В.Ф.Залеский. Кроме него, с критикой «системы Н.И.Ильминского» и постановки инородческого образования выступали правый октябрист князь А.А.Крапоткин, князь П.Л.Ухтомский, уполномоченный казанского дворянства на VII съезде уполномоченных объединённых дворянских обществ 37-и губерний(37) Д.П.Арцыбашев, а также - казанский журнал «Деятель», редактировавшийся председателем Совета Казанского отдела «Русского Собрания» А.Т.Соловьёвым.

 

Учитывая, что я уже достаточно детально изложил суть этого принципиального спора в своей статье «Смиренный бунтарь (к вопросу о мировоззрении архиепископа Андрея /князя Ухтомского/)» (https://www.rusk.ru/analitika/2006/08/12/smirennyj_buntar/), отмечу лишь, что он весьма отрицательно повлиял на отношение последнего к черносотенцам, на которых ранее владыка возлагал весьма большие надежды.

 

Эта полемика нашла своё отражение, в частности, в таких публикациях, как: «Ответ проф[ессору] Владисл[аву] Франц[овичу] Залесскому» (№ 37 от 18 июля 1910 г., № 41 от 15 августа 1910 г.) - за подписью «Православный», «Ответ Кн[язю] Кропоткину» (№ 52 от 30 октября 1910 г.) епископа Андрея, перепечатке из «Приложений к «Циркуляру по Казанскому Учебному Округу» под названием «Верно ли то, что пишет об инородцах «Деятель» (№ 5 от 30 января 1911 г.) - с предисловием «От редактора», перепечатке из «Казанского Телеграфа» «Казанское Губернское Дворянское Собрание. (14 Января 1911 года)» и статье епископа Андрея «Крупная новость в деле инородческого просвещения» (№ 6 от 6 февраля 1911 г.), статьях и заметках «Магометанская присяга для язычников» (№ 8 от 20 февраля 1911 г.) - за подписью «Славянофил», «По поводу доклада проф[ессора] В.Ф.Залесского о сепаратизме чуваш» (№ 15 и 16 от 17 апреля 1911 г.) священника В.Зайкова, «Письмо в редакцию журнала «Окраины России» (№ 17 от 24 апреля 1911 г.) попечителя Казанского учебного округа А.Н.Деревицкого, «По поводу доклада г. Арцыбашева» (№ 21 от 22 мая 1911 г.) - за подписью «Русский Казанский старожил», «К характеристике чувашского сепаратизма» (№ 23 от 5 июня 1911 г.) - за подписью «С.П.В.», и других.

 

Более всего при этом епископа Андрея возмущали выпады некоторых правых политиков против всех, без разбора, инородцев и абсолютно нереальные для начала двадцатого века планы их принудительного обрусения. Вместо ожидавшегося им от патриотических организаций курса на сплочение вокруг русского народа лояльных инородцев, епископ Андрей стал свидетелем прямо противоположного явления, что вызвало его разочарование в них. «Почему-то, - писал он в одной из своих статей, - у нас наступила удивительная мода не любить инородцев, бранить их всех без исключения, не доверять им и, вообще, всеми средствами отталкивать их от русского народа.

 

При этом люди наиболее крикливые наименее знакомы с этими самыми «инородцами». Для этих наших спасителей отечества поляки и киргизы, финляндцы и крещёные татары, татары-магометане и вотяки-язычники - всё это одинаково «инородцы» и для всей этой кучи инородцев нужно выработать, по мнению наших «патриотов», такие меры, чтобы они стали в пять - десять лет русскими.

 

Будут ли эти инородцы русскими по своему настроению, будут ли они служить России, или её разорять, будут ли они просто русскими пьяницами - это для наших дальновидных политиков безразлично; они заботятся только, чтобы всё это делалось на русском языке. Такая нетерпеливость русских людей, такая их греховная, недавно проявившаяся наклонность не всматриваться в действительность и больно при этом обижать тех, кто нисколько этого не заслужил, может повести к великим ошибкам [...]».(38)

 

Эта позиция являлась принципиально важной и для всей проводимой СБСГ миссионерской линии, которая в корне отвергала идею «насильственного обрусения». «Обрусение, как явление принудительного свойства, - писал, к примеру, в статье «Кое-что об обрусении. (По поводу № 4 «Сотрудника»)» (№ 16 от 20 марта 1910 г.) «Беспристрастный», - не желательно и невозможно. Принуждая к русской речи, к принятию русских обычаев, мы отталкиваем от себя инородцев. Эти последние сначала должны сознать, что русская культура выше, чем их».

 

В этом епископ Андрей усматривал также прямое отступление от святых для него славянофильских идей. «За последнее время, - писал он, в частности, в статье «Возможны ли дальнейшие отпадения инородцев от Церкви» (№ 21 от 24 апреля 1910 г.), - ещё какие-нибудь русские патриоты своего отечества, своею невежественностию скандализирующие великие славянофильские принципы православия, самодержавия и народности, - много вредят делу объединения православных инородцев с русскими. А татары - народ ласковый, и своею хитрою ласкою немедленно завлекают в свои сети всякого инородца, не чувствующего на себе церковно-общественного попечения».

 

Резко возражая против пренебрежительно-оскорбительного отношения к православным инородцам, епископ Андрей справедливо заявлял в статье «Инородцы в Церкви» (№ 49 от 9 октября 1910 г.), что «инородцев в Церкви нет, - все, и русские патриоты и «эти» инородцы совершенно уравнены в своих правах на Царство Небесное; только раб, ведевый волю Господина, биен будет много - вот единственное преимущество наших защитников православия в политических целях». Эту же мысль он развивал в статье «Об инородческом духовенстве» (№ 15 и 16 от 17 апреля 1911 г.), где, в частности, писал, что «раздробление» человечества на национальности «есть Божие наказание за Вавилонскую гордыню», тогда как «святый Дух «в соединение вся призва».

 

Обращая внимание на выпущенную в 1911 г. анонимную брошюру под названием «По инородческому вопросу», епископ Андрей писал в СБСГ: «Усердно прошу православных инородцев не оскорбляться ни за себя, ни за меня. Лица, не вменяемые в своей злобе и способные на самую гнусную клевету, заслуживают только сожаления, - Бог да будет им судьёю. Жаль только, что сумасшедшая злоба и клевета всегда находит себе место около святого дела».(39)

 

В неподписанной (явно - редакторской) статье «О русском национализме» (№ 2 от 9 января 1911 г.) отмечалось, что «теперь на Руси воскресает уже идея национальности (русской народности), и есть надежда, что здоровый, осмысленный русский патриотизм возьмёт верх над шатаниями русских умов и сердец и исцелит наши национальные болезни». «Вопрос в том, - высказывал, однако, свои опасения автор статьи, - будет ли этот русский национализм силён нравственными идеями». Приведя обширную выдержку из пастырского слова архиепископа Волынского и Житомирского Антония (Храповицкого), в которой тот «коснулся национализма», он заявил, в частности, что «наши «крайние правые» партии», которым «совершенно не понятно» славянофильство, «повторяют ошибку евреев»: «Евреи были только патриотами и забывали о религии и нравственных обязанностях своих. И они - распяли Христа во имя своего патриотизма... И наши «патриоты» толкуют о славе и величии отечества и забывают о своих христианских обязанностях, забывают о Христе». Эти же мысли развивались и в другой анонимной статье - «К вопросу о русском национализме» (№ 4 от 23 января 1911 г.).

 

В то же время, в пылу полемики с правыми монархистами, отступившими в большинстве своём, по его мнению, от истинного понимания принципов «Православие. Самодержавие. Народность», епископ Андрей явно был склонен приуменьшать значение националистических настроений среди находящихся под его опекой инородцев. К примеру, он считал, что «только смешно было бы говорить о черемисском национализме и его значении». В этом отношении в течение мысли епископа Андрея можно было обнаружить известные противоречия, связанные, главным образом, с абсолютизацией религиозного (православного) фактора, который, будучи положенным в основу «национальной идеи» (и шире - «национального самосознания») чуваш, черемисов (марийцев), вотяков (удмуртов) и других народов, должен был автоматически предопределить их тесное единение (фактически - слияние) с русским народом и противостоять растущему влиянию татарского национализма. Однако на практике эта идея могла сработать только при своём идеальном воплощении, чего, в том числе и согласно признаниям самого епископа Андрея, отнюдь не наблюдалось.

 

С мыслями, созвучными убеждениям епископа Андрея, на страницах СБСГ выступал также профессор П.В.Знаменский - учёный правых взглядов, исполнявший одно время обязанности товарища (заместителя) председателя Совета Казанского отдела «Русского Собрания». Так, в статье «О богослужении на инородческих языках» (№ 21 от 24 апреля 1910 г., в № 25 - 26 от 15 мая 1910 г. и № 29 - 30 от 29 мая 1910 г. - «О богослужении на инородческих языках и о духовенстве из инородцев») он вступил в полемику с авторами ряда статей, помещённых в газете «Казанский Телеграф», «которые, восставая против «засилья инородцев», усматривают такое «засилье», между прочим, в принятой Братством св[ятителя] Гурия системе христианского просвещения наших инородцев, - крещёных татар, чуваш, черемис, вотяков, на их природных языках, находя в ней какую-то поблажку их сепаратизму, а особенно в допущении на этих языках церковного богослужения в инородческих приходах».

 

Отстаивая принципы «системы Н.И.Ильминского» и с сожалением констатируя факты «бездеятельности духовенства, полного пренебрежения делом христианского просвещения инородцев и незнания ни языков этих инородцев, ни их религиозного состояния», профессор П.В.Знаменский писал, в частности, что: «Какие-нибудь Пабал или Янрей, мальчики-ученики крещёно-татарской школы, своими детскими речами и чтением своих школьных книжек на инородческом языке вносят в свои деревни такой свет христианского просвещения, какого жители этих деревень никогда не видывали от своих русских пастырей. Богослужение или общеупотребительные молитвы на тех же языках в первый раз дают понять тёмным людям, ни слова не понимавшим в церкви за русским богослужением, кому и о чём молятся христиане. И это уже не ложь, а действительность, засвидетельствованная многими свидетелями-очевидцами».(40)

 

Между тем, епископ Андрей с большой долей иронии и осуждения реагировал на выступление «в защиту» «системы Н.И.Ильминского» со стороны либералов: в частности, кадетской газеты «Речь». «В Петербургской газете «Речь», основанной [Ю.Б.]Баком (№ 109 - 1911 г.), - говорилось, в частности, в редакторской заметке «Защитники-провокаторы» (№ 28 от 10 июля 1911 г.), - появилась ярко провокационная заметка о казанском учебном округе; совершенно неожиданно эта газета, никогда ни одного доброго слова не сказавшая о Церкви, вдруг выступила в защиту христианско-просветительной системы Н.И.Ильминского. Какое ужасное сочетание: Ильминский и Бак! Бак и его газета защищает систему Ильминского... Бедный Николай Иванович!

 

И сколько бездельников ныне, под видом защиты его св[ятого] дела христианизации инородцев, вторгаются в эту область русской жизни и своими грязными руками пачкают великое имя Ильминского. Это имя слишком велико и славно, его дело слишком ослепительно хорошо, чтобы не признавать «системы Ильминского», а вот прикинуться последователем Ильминского и защитником его системы, а на деле портить её - это гораздо легче! И таких защитников-провокаторов очень много развелось».

 

В отчаянных попытках достучаться до «русского общества» епископ Андрей указывал на необходимость «твёрдо всем русским деятелям запомнить, что здесь в Приволжьи происходит борьба двух культур: христианской и мусульманской». Причём, «из них первая в силу исторических обстоятельств ныне очень ослабела, а вторая находится в полном цвете нравственных и материальных сил». «И что наиболее твёрдо и отчётливо должны запомнить русские деятели: - продолжал он, - мусульманская культура есть культура религиозно-бытовая; каждый шаг правоверного мусульманина освещён религией, имеет связь с религиозными традициями ислама. Каждый магометанин: и бедный и богатый, и старый и малый, и мужчины и женщины пропитаны этою приверженностию к учению своего пророка, с раннего детства приучаются к неуклонному исполнению своих религиозных обязанностей».

 

И этому религиозному быту, по словам епископа Андрея, «со стороны христианской культуры» противополагается, прежде всего, земская школа, которая не воспитывает в своих учениках «ни религиозного, ни патриотического одушевления». «А её учитель, иногда «заведывающий школою», - добавлял он, - это либерал и космополит чистейшей воды, который из уважения к чужим убеждениям и вследствие полного отсутствия своих, никогда ни слова никому не решится сказать в защиту христианства.

 

Разумеется, умный мусульманин способен только презирать такого либерала со всею его школою. А кроме неё мы затрудняемся указать ещё какого-нибудь проводника и защитника русской культуры. Ведь сиделец винной лавки и стражник едва ли могут помочь обрусению деревни....Если брать деятелей рангом выше, то там действуют инспектор народных школ, уездный наблюдатель церковных школ (взаимно один другого исключающий), исправник, председатель управы земской, земские начальники. Если они каким-нибудь чудом действуют солидарно и в одном направлении служения православию и православному отечеству, то за их общее дело можно не бояться. Но если этого чуда нет, как мы в громадном большинстве случаев наблюдаем, то русское дело в районе их разногласия совершенно распадается. Русские люди и их религиозные нужды вовсе игнорируются во имя равноправия национальностей, и торжеству татаризации никто не препятствует. А совершенно такие же картины русского единства мы можем видеть и в губернских центрах местного управления: и там русские деятели, стоящие у одного и того же дела, способны годами друг друга не видеть и не обмениваться никакими взглядами».(41)

 

Дабы это положение вещей как можно скорее отошло «в область неприятных воспоминаний», епископ Андрей считал, что: «Во всех, даже мелких центрах нашего отечества должен быть проведён принцип объединения и согласования отдельных ведомств. Центральное «объединённое правительство» должно иметь отображения среди так называемых местных деятелей, чтобы их мелкие разногласия не имели характера почти стихийного бедствия России.

И объединением всех ведомств и всех русских деятелей нужно добиться поднятия на должную высоту русской православно-христианской культуры, нужно изыскать на это средства и с самою беспощадною энергиею провести их в жизнь, чтобы и религиозная жизнь и народное самосознание русского народа развивались в полной мере беспрепятственно и без ненормальных уклонений».

 

«Если и то, и другое будет достигнуто, - резюмировал с пророческой прозорливостью епископ Андрей, - то возможности новых отпадений от православия можно будет не опасаться; если же обе эти меры останутся в области благих пожеланий и намерений, то наше церковное и государственное разложение пойдёт по пути, хорошо известному для наших врагов, и, значит, развитие России окончено, и час её пробил».(42)

         

Искреннюю печаль епископ Андрей испытывал также в связи с постановкой школьного образования, обращая особое внимание на недопустимость формального и откровенно профанирующего подхода к религиозному воспитанию детей. Так в статье «О преподавании Закона Божия в народной школе» (№ 12 от 21 февраля 1910 г.), подписанной «Е.А.», он, в частности, писал, что: «Особенно уродливо поставлено в настоящее время изучение молитв. Ученики знают молитвы - утренние, вечерние, пред обедом и после обеда. Знают и - никогда не читают! В земских же школах не читают молитв почти, так сказать, по принципу; мне некоторые учителя отвечали, что ученики не молятся потому, что «дома некогда», а в училище «молитва много времени отнимает». Таким образом, они воспитываются в атмосфере пренебрежения к молитве и к Церкви; в существе же дела - это атмосфера отпадения от Церкви. Вот каково воспитание будущего народного поколения.

           

Что нашему отечеству готовит это воспитание? Об этой тяжёлой будущности мы и не говорим; мы отмечаем только, что дети ныне находятся в полном недоумении, зачем их учат молитвам, если сами учители не молятся; зачем нужно знать молитвы, если не нужно молиться. И эта бессмысленность обучения и это лицемерие, разумеется, детям не полезны и для них вовсе не назидательны».

           

Большую часть вины за это он возлагал на оторвавшуюся от своих религиозных корней русскую интеллигенцию. Весьма злободневно прозвучали, к примеру, на страницах СБСГ замечания епископа Андрея о «кереметниках-интеллигентах». «Между тем, - писал он, - люди легкомысленные, праздно проводящие время во всяких нелепых развлечениях, не знают даже, как нужно молиться и где... Очень часто можно слышать: «Зачем я пойду в церковь? - Молиться можно везде!» Это буквальное повторение слов язычников-черемис, которые и уходят молиться в свои керемети. Могут ли этим кереметникам-черемисам сказать что-нибудь светлое и святое наши кереметники-интеллигенты о душевном возрождении? - Разумеется, нет! Наши духовно-невежественные люди, с университетскими и другими дипломами, почти всегда считают себя полными адогматистами.

 

Они настолько «веротерпимы» в своём ничего неведении, что уважают одинаково (очень мило!) все религии... И не подозревают они, что цивильские язычники-чуваши говорят совершенно то же самое и остаются при своём жалком миросозерцании, в своей «Адамовой» вере, не дающей им ни потребности знания, ни любви, ни жажды просвещения, одним словом, ничего такого, чем украшается жизнь истинных христиан».(43)

Резкую отповедь «нашей пресловутой «интеллигенции», делавшей лицемерные заявления и замечания в адрес миссионеров, владыка давал также в статье «Стыдно изменять вере отцов» (№ 10 от 6 марта 1911 г.).

           

При этом, несмотря ни на что, епископ Андрей верил в возможность укрепить в православии и «эту загадочную интеллигенцию», чему была посвящена его речь «на закрытом для посторонних пастырском совещании», опубликованная в № 24 от 8 мая 1910 г. под названием «Как интеллигенцию вернуть в Церковь». Достичь этого он считал возможным, в частности, за счёт объединённой деятельности церковных деятелей и представителей интеллигенции по развитию благотворительности «на почве церковно-приходской народной жизни».

 

Безусловно, епископ Андрей видел вокруг себя и немало истинных примеров благочестия и высоконравственной христианской жизни, которым следовал сам и призывал следовать других. Особым почитанием при этом он окружал о. Иоанна Кронштадтского (И.И.Сергиева), беседа с которым, состоявшаяся ещё в детстве, подвигла молодых князей - братьев Александра и Алексея Алексеевичей Ухтомских на служение Богу и людям. Так, в статье «Памяти батюшки Отца Иоанна Кронштадтского» (№ 8 от 23 января 1910 г.) епископ Андрей привёл весьма ценные оценки личности своего духовного наставника, освещающие её глубинные духовные грани.

 

«Отец Иоанн, - отмечал он, в частности, - был человеком непосредственным; всегда ясен, правдив, всегда искренен в словах и, конечно и в своих действиях - и в своей молитве. Он поставлял себе правилом и научал так других: «никогда не произносить молитву, как будто она вам знакома». Вот мысль вполне справедливая и не подлежащая сомнению в искренности того, кто её высказал! Именно ведь то нам и вредит для нашего обновления душевного, что когда мы молимся, мы собственно и не молимся вовсе, а только произносим слова молитвы, или слушаем их в церкви - говорим их, вторим им, но молимся ли? Многие из вас, братие, несомненно, видели батюшку Иоанна Кронштадтского за священнослужением... Многих, особенно не привыкших его слышать, неприятно поражали его резкие возгласы, вы, верно, все их запомнили. Вы замечали, что он, когда служил, был как бы внешне некрасив, потому что не обращал совершенно внимания на это, так как всецело переживал то, что он совершал. Батюшка о. Иоанн за каждым словом молитвы обновлялся, у него не могло быть привычных возгласов, которые бы он всегда красиво произносил одинаково - и привычные слова молитвы были для него всегда новы».

           

В № 52 от 25 декабря 1911 г. СПМ, ставшем последним номером этого миссионерского журнала, была опубликована статья епископа Андрея «Памяти Всероссийского Отца», приуроченная ко дню кончины о. Иоанна Кронштадтского. Ранее, в качестве приложения к № 14 от 2 апреля 1911 г. СБСГ, было издано также небольшое «Слово отца Иоанна Кронштадтского в Великую Субботу» под заголовком «Животе, как умираеши?».

           

В № 33 от 14 августа 1911 г. СПМ, за две недели до отъезда епископа Андрея из Казани к новому месту служения в Сухум, было опубликовано датированное 26 сентября 1907 г. письмо к нему о. Иоанна Кронштадтского, в котором тот развевал его сомнения в связи с предложением принять епископский сан. Содержание этого письма напрямую свидетельствует о высокой оценке «всероссийским батюшкой» личности и церковных трудов своего духовного ученика.

           

«Вам, - писал, в частности, о. Иоанн Кронштадтский, - назначено волею Божиею быть епископом и главным апостолом миссионерского дела. И не отрицайтесь, как Моисей, препираясь с Богом: избери иного. Нет, именно вас хочет Господь, - Он и укрепит в многотрудном и ответственном служении, и даст вам всю благодать и силу, потребные вам в великом служении. Сила Божия в немощи совершается: сознавайте свои немощи, вопите, взывайте к Богу, посылающему вас на апостольское служение: - Господи, Сам действуй во мне, Сам говори, Сам просвещай ум мой и воспламеняй сердце моё, во вся дни будущего служения моего, и буди неотступен от меня.

           

Чего вам очень смущаться? Вы имеете и будете иметь такого сильного Помощника, Который был и жил в апостолах, мучениках, святителях, преподобных, Который готовит вам венец бессмертия за краткий подвиг. Смело и с упованием беритесь за плуг и взорите окаменевшую ниву, направляйте других, возбуждайте, укрепляйте их упованием на воздаяние от Мздовоздателя».    

 

Несомненно, о. Иоанн Кронштадтский являлся непререкаемым авторитетом для епископа Андрея, поэтому и всякие еретические поползновения и инсинуации вокруг его имени воспринимались владыкой крайне болезненно. Из газеты «Казанский Телеграф» известно, в частности, об увещевании им в 1911 г. одного из местных «иоаннитов» - Акима Скулкина.(44) Весьма показательно также, что, согласно некоторым свидетельствам, именно крайне непочтительный, «шутливый», отзыв Г.Е.Распутина об о. Иоанне Кронштадтском явился причиной резкого разрыва с ним епископа Андрея, предопределившего в дальнейшем крайне негативное отношение владыки к Григорию Ефимовичу и знаменитые обличительные выпады в его адрес.(45)

           

Вполне возможно, что ещё одной серьёзной причиной конфликта между епископом Андреем и Г.Е.Распутиным стали приписываемые последнему слухи о «нехороших» отношениях владыки с окружавшими его женщинами, под которыми явно подразумевались, прежде всего, соратницы епископа Андрея из «Кружка сестёр-сотрудниц» БСГ.

Действительно, сёстры-сотрудницы окружали владыку искренним почитанием и прислушивались к каждому его слову, а он, в свою очередь, весьма высоко оценивал их духовно-просветительные способности и потенциальные возможности по части развития православной миссии. Так, в статье «О женских богословских курсах» (№ 13 от 27 февраля 1910 г.) епископ Андрей очень тепло отозвался «о тех сотрудницах святой православной миссии, которых я имею радость видеть на богословских женских курсах г[орода] Казани». При этом владыка противопоставлял их довольной «собою и своею «слепою» верою» интеллигенции, которая «в существе дела и явилась виновницею нынешних церковных бед». По просьбе О.П.Ермолаевой, являвшейся слушательницей этих курсов, в благодарность последним, в № 45 от 6 ноября 1911 г., № 46 от 13 ноября 1911 г. и № 48 от 27 ноября 1911 г. СПМ был помещён материал «О литургии. Отрывок из лекций по литургике, читанных Преосвященнейшим Епископом Андреем слушательницам богословских курсов г. Казани - 1910-11 г.г.».

При этом не имеется абсолютно никаких оснований для того, чтобы низводить эту установившуюся между епископом Андреем и сёстрами-сотрудницами тесную духовную связь (кстати сказать, сохранявшуюся многие десятилетия и поддерживавшуюся, в том числе, и во времена богоборческих гонений) до уровня низменных страстей.

           

Отдельного упоминания, по моему мнению, заслуживает также страстная и бескомпромиссная проповедь епископа Андрея против пьянства, неоднократно звучавшая со страниц СБСГ. Владыка прекрасно осознавал, что массовое пьянство, наблюдавшееся во многих русских и православно-инородческих сёлах и деревнях является не только губительным духовно-нравственным и социальным бедствием, но и прямо подрывает авторитет православия и русского народа среди местного населения. Так, в заметке «Дети, торгующие водкою» (№ 7 от 17 января 1910 г.), сравнивая трезвый образ жизни членов известной черемисской (марийской) языческой секты «Кугу-сорта» и «руссковеров» («как черемисы пренебрежительно зовут тех из своих сородичей, которые проводят жизнь свою и без церкви и без молитвы, но зато с постоянным пьянством»), епископ Андрей отмечал, что: «Это наблюдение до такой степени обидно для русского уха, до такой степени страшно в отношении и миссии, и Церкви, что и говорить об этом больно. Точно какой-то ужасный кошмар тяготеет над русской жизнию и над русскою Церковию... Выходит так, что черемисы знают русскую веру, а совсем не знают христианской, не видят её примеров. Но зато примеров «русской веры» - сколько угодно!».

           

Приводя примеры повального пьянства в черемисских (марийских) селениях, он призывал священников бороться против пьянства и «употребить всю мудрость, чтобы дело Церкви не уронить в глазах неверующих». «Пастырь Церкви, - взывал епископ Андрей, - должен словом и житием своим бороться против этого зла. В храме за богослужением и вне богослужения, дома, на улице, в собраниях, - одним словом, везде и неослабно должна греметь неумолкающая проповедь против пьянства. Пастырь должен устраивать общества, чтения, отвлекающие народ от водки, организовать общественные работы по праздникам для бедных(46) и пр[очее], пр[очее]. Одним словом, нужно использовать все средства ко спасению людей, погибающих в пьянстве. Но если уже ничто не помогает, то против упорных грешников должна быть направлена вся сила церковной епитимии и все её виды. Пусть несчастный инородец, не способный собственным умом овладеть всею истинною христианства, пусть для него будут ясно разграничены и очерчены жизнь церковная и жизнь русских грешников. А нынешнее её смешение, нынешнее отсутствие церковной дисциплины крайне пагубно влияет и на жизнь самой Церкви, и на миссионерскую деятельность; получается впечатление, что Церковь молчаливо может смотреть на такое вопиющее зло, как развращение водкою детей, и что это нисколько не противоречит церковным правилам жизни.

           

Итак, пастыри, будьте на страже! Не бойтеся, что ваши проповеди будут на первых порах не очень сильны и красноречивы; не стесняйтесь этим, а немедленно выступайте с живым словом о жизни, около вас бьющей ключом; говорите, вещайте слово истины Христовой, обличайте, настаивайте «благовременне и безвременне», но спасайте вверенные вам Богом души от соблазна и дайте возможность миссии что-либо делать. А при современной деятельности успехов миссии ждать трудно».(47)

             

В другой статье епископ Андрей указывал в качестве положительного примера борьбы за трезвый образ жизни на «магометанские общества», которые, «благодаря своему беспримерному единодушию, всецело оградили себя от пьянства, решительно не допустив к себе казённых винных лавок». Совсем по-иному, по его мнению, обстоят дела в крещёно-инородческих селениях, где «какой-нибудь случайный русский переселенец, или свой «руссковер», соглашаются отдать свой дом под винную лавку. А так как добиться решения о закрытии последней, согласно закону, можно лишь при принятии единогласного общественного постановления, то «в таких селениях вторжение «русской культуры» с наихудшей её стороны почти [о]беспечено и производит среди инородцев великое смущение». «Мало того: - подчёркивал епископ Андрей, - на наших глазах вырастает почти неуважение к русскому имени».(48)

           

В его понимании, пьянство, как состояние духовно-нравственной деградации личности, было напрямую связано с губительной потерей человеком веры в Бога, с прогрессирующим атеизмом. «Вот вчера, - говорил, к примеру, епископ Андрей в своей «Речи пред открытием Царёвококшайского отдела Братства Св[ятителя] Гурия. (20 Сентября 1910 г.)» (№ 50 от 16 октября 1910 г.), - крестьяне с. Шапов, Царёвококшайского уезда, мне заявили о своём твёрдом решении прекратить винопитие. Они просили моего на то благословения. Это, отцы и братие, великое начало! Если люди начинают трезвую жизнь по религиозным побуждениям, то есть надежда, что они и выйдут победителями над своею ужасною страстью. Вот дайте этим Шапинским трезвенникам возможность их одушевление религиозное передать в ближайшие приходы, сделайте их миссионерами трезвости, научите их, дайте им возможность их убеждением поделиться с теми, кто ещё не сознаёт всего ужаса алкоголизма. А наше народное пьянство достигает громадных размеров и имеет страшные последствия: пропивается совесть народная, народ теряет свой облик человеческий, становится неспособным к пониманию высших целей жизни, становится в полном смысле слова атеистом. Я лично видал этих атеистов из народа, - страшные типы, кроме великих бед, никому ничего не обещающие».

 

Вместе с тем, выступая в статье «Праздничные общественные работы» (№ 20 от 18 апреля 1910 г.) против «проекта сокращения числа праздников», обосновывавшемся тем, что «в праздники у нас наша православная паства наиболее предаётся страшному невоздержанию и пьянству», епископ Андрей отмечал: «Что пьянство - страшный бич русского народа - это верно; но что виноваты в этом праздники, это утверждение всё-таки очень странное». Задаваясь вопросом о том, «кто виноват в пьянстве нашего народа», он справедливо отмечал, что, разумеется «не те же великие герои духа, те великие подвижники, великие люди, украшение земли, которые воспоминаются в дни праздников». «Нет! - Заключал владыка. - Виноваты не святые и не праздники, а виновата наша церковная распущенность; в этом пьянстве повинно отсутствие церковной дисциплины.(49) Если бы русское духовенство пользовалось своим правом и обязанностию заботиться о соблюдении церковной дисциплины, то не было бы у нас и такой нравственной распущенности, не было бы и пьянства, и праздники Божии не подвергались бы гонению одних и глумлению других».

В качестве основных мер в борьбе с этим злом епископ Андрей предлагал пастырям организовывать «праздничные общественные работы» («церковно-народный труд»), дабы «наш народ усвоил себе, что празднование не есть праздность, что святость праздника не нарушается святою работою на пользу ближнего», и это «была бы величайшая победа над пьянством и всякими подобными пороками».

 

При всём при этом епископ Андрей в своём пастырском служении сам неоднократно являл яркие примеры проповедуемым трезвенническим принципам. Так, при основании в 1905 г. в Лаишевском уезде Казанской губернии мужского Трёхсвятительского скита при КСПММ (преобразованного в 1911 г. в Трёхсвятительский крещёно-татарский монастырь), им «были завещаны следующие условия: не пить вина, молиться и трудиться». Кроме этого, находившееся в монастырском храме собственноручное наставление («завещание») владыки призывало на водку проклятие. «Проклятая водка - да будет проклята на этом месте святом, посвящённом служению Господню», - говорилось в нём.(50) «Надо заметить, - писал в 1912 г. в «Известиях по Казанской Епархии» Н.В.Никольский, - что монастырь пока свято хранит заповедь первооснователя».(51)

 

В тесной связи с вопросом укрепления церковной дисциплины в журнале рассматривалась и идея созыва поместного собора. Так, в № 18 от 1 мая 1911 г. СБСГ в статье «Что значит в церковном смысле «узаконить» - «канонизировать» «Церковник» писал, в частности, что «дисциплинировать, облагообразить, привести в порядок нашу церковную жизнь может только русский поместный собор, от которого русская поместная Церковь и может получить новые «узаконения», правила своей жизни, т.е. каноны».

 

Одновременно, со страниц СБСГ епископ Андрей обращался к православным людям с воззваниями об оказании миссии посильной помощи (в печатании и приобретении книг, строительстве школ и т.д.). Таково, например, его обращение «К пастырям и пастве. (В виду приближения Недели Православия)» (№ 12 от 21 февраля 1910 г.). Явно с подачи владыки в № 17 за 24 апреля 1911 г. СБСГ было размещено также «Воззвание» с просьбой оказать посильную помощь в возведении церкви Во имя Покрова Пресвятой Богородицы в Песковской части Тифлиса, где проживало «немало сектантов: молокан, новомолокан, прыгунов, субботников, баптистов».

 

Таким образом, даже из обзорного знакомства с СБСГ можно сделать вывод о том, что в основу этого миссионерского журнала, как и большинства публиковавшихся в нём материалов, было положено «субъективное» начало. Вместе с тем, весьма удачное совмещение епископом Андрея редакторских и проповеднических «функций», в сочетании с его последовательной и принципиальной православно-пастырской позицией по целому ряду вопросов церковного развития и совершенствования миссионерского дела, придавало журналу конструктивную полемическую остроту и ярко выраженную индивидуальность, которой столь недоставало многим миссионерским изданиям.

           

(1) «Братство святителя Гурия» действовало в Казанской епархии с 1867 г. - И.А.

(2) См.: Кружок сестёр-сотрудниц Братства святителя Гурия, его состав и цели/ Отдельный оттиск из «Известий по Казанской Епархии». - Казань: Центральная типография, 1909. - С. 3.

(3) Национальный архив Республики Татарстан (НА РТ). Ф. 420. Оп. 1. Д. 138. Л. 2.

(4) Сотрудник Братства святителя Гурия. - 1909. - № 1 (5 декабря). - С. 16.

(5) Тем, кто внесёт единовременно полную подписную сумму, было обещано, что в январе 1911 г. они получат ещё (в виде бесплатного приложения) доклад профессора М.А.Машанова Казанскому миссионерскому съезду «Современное состояние татар-мухаммедан и их отношение к другим инородцам», что и было сделано. Помимо этого, известно, что в качестве приложения к СБСГ была издана работа Н.П.Остроумова «Таинственно-непознаваемое, как реальная основа религиозного чувства». - И.А.

(6) См.: Сотрудник Братства святителя Гурия. - 1911. - № 1 (1 января). - С. 2.

(7) В № 23 от 5 июня 1911 г. СБСГ анонсировался также выпуск в начале июля «отдельной книжкой» («Том III»), под аналогичным названием, всех номеров журнала за первое полугодие 1911 г. - И.А.

(8) О просвещении приволжских инородцев (30 номеров журнала «Сотрудник Братства Свят. Гурия»). - Казань: Типо-литография И.С.Перова, 1910. - С. (1).

(9) «Работа эта, - отмечалось в одном из сносок, - допущена Министерством Народного Просвещения в библиотеки начальных училищ под необычным названием: «Во имя Отца и Сына и Св[ятого] Духа». По-видимому, лица, рассматривавшие брошюру, приняли за заглавие обычное в духовных изданиях начало статьи». (Во славу Божию. - Казань: Типография Губернского Правления, 1911. - С. II.).

(10) Свои материалы она подписывала, главным образом, девичьей фамилией. - И.А.

(11) Во славу Божию. - Казань: Типография Губернского Правления, 1911. - С. (I).

(12) Казанский Телеграф. - 1911. - № 5486 (30 июля).

(13) См.: Ермолаева О. О мирянах и иерархии. - Казань: Типо-литография И.С.Перова, 1909. - 26 с.; О Бедийском Храме/ Сост. О.Ермолаева. - Сухум: Типография Я.А.Шейнберга, 1913 (на внутренней обложке - 1912). - 21 с., фото. - (Издание Сухумской Церковно-Археологической Комиссии)

(14) См.: Сотрудник Братства святителя Гурия. - 1910. - № 35 (3 июля). - С. 551.

(15) По национальности - хакас. - И.А.

(16) По национальности - чувашин. - И.А.

(17) По национальности - чувашин. - И.А.

(18) По национальности - кряшен («крещёный татарин»). - И.А.

(19) По национальности - алтаец. - И.А.

(20) По национальности - японец. - И.А.

(21) См. также: «Происхождение мусульманского многожёнства» (№ 38 от 25 июля 1910 г.), «Мухаммедов гарем» (№ 46 от 18 сентября 1910 г.), «О поступающих в государственную кассу доходах с мусульманского населения» (№ 7 от 12 февраля 1911 г.), «Русская грамотность в среде служителей мусульманской веры» (№ 12 от 20 марта 1911 г.), «О сооружении и открытии мечетей» (№ 27 от 3 июля 1911 г.), «Движение научной деятельности мусульманства» (№ 35 от 28 августа 1911 г.), «Вероучители мусульманства в русских учебных заведениях» (№ 36 от 4 сентября 1911 г.), «Шариат, хадисы, суннат» (№ 37 от 11 сентября 1911 г.), «Обособленность мусульманского образования» (№ 38 от 18 сентября 1911 г.), «Утверждения в должностях верослужительского персонала мечетей» (№ 46 от 13 ноября 1911 г.), «Мусульманское юношество в русских учебных заведениях» (№ 47 от 20 ноября 1911 г.), «Безапелляционность решений Правлений по делам мусульманской веры» (№ 48 от 27 ноября 1911 г.), «О воспрещении насильственного обращения мусульман в христианство» (№ 50 от 11 декабря 1911 г.), «О постройке и содержании мечетей и школ» (№ 51 от 18 декабря 1911 г.). - И.А.

(22) См.: № 8 от 23 января 1910 г., № 37 от 18 июля 1910 г. («Собрание Царёвококшайского миссионерского кружка»), № 41 от 15 августа 1910 г., № 47 от 26 сентября 1910 г. («Занятия Царёвококшайского миссионерского кружка»), № 10 от 6 марта 1911 г. («Протокол собрания Царёвококшайского Отдела Братства Святителя Гурия. 19-го Ноября 1910 года»). - И.А.

(23) К сожалению, мне не удалось обнаружить первые четыре номера журнала, но, согласно анонсу, размещённому 1 октября 1909 г. в «Известиях по Казанской Епархии», датой выхода первого номера СБСГ называлось 4 октября 1909 г. Там же, помимо прочего, говорилось, что редакция «просит всеобщей поддержки духовной и материальной для этого благотворительного дела» и призывалось благословение Божие «на это начинание». (См.: Известия по Казанской епархии /неофициальный отдел/. - 1909. - № 37 /1 октября/. - С. 1064.)

(24) При подписке на 1910 г. был предусмотрен выпуск пятидесяти двух номеров, в связи с чем последние четыре номера оказались «бесплатным приложением к первому году «Сотрудника». (См.: Сотрудник Братства святителя Гурия. - 1910. - № 53 (6 ноября). - С. /833/.)

(25) В данной статье подробно проанализировано большинство номеров СБСГ(СПМ), за исключением не обнаруженных мною первых четырёх номеров журнала, изданных в октябре 1909 г., а также: № 34 от 21 августа 1911 г., № 39 от 25 сентября 1911 г., № 40 от 2 октября 1911 г., № 41 от 9 октября 1911 г. и № 42 от 16 октября 1911 г. За незначительным исключением, я также не рассматривал и не ссылался на материалы, перепечатанные из других изданий. - И.А.

(26) См.: Сотрудник Братства святителя Гурия. - 1910. - № 51 (23 октября). - С.с. 802 - 803.

(27) НА РТ. Ф. 420. Оп. 1. Д. 138. Л. 4.

(28) С этого номера, вместо указания на то, что журнал является изданием сестёр-сотрудниц БСГ, появилось указание на то, что это «издание на средства» его сестёр-сотрудниц. - И.А.

(29) См.: НА РТ. Ф. 420. Оп. 1. Д. 153. Л.л. 1, 8, 14, 20, 25, 31, 37, 43, 47, 53, 58, 64, 69, 75, 81, 86, 92, 98, 103, 110, 116., Д. 154. Л.л. 121, 127, 132, 136, 143, 149, 155, 160, 166, 172, 176, 184, 195, 201, 206, 213, 220, 224, 230, 236, 242, 247, 254, 261, 267, 274., Д. 177. Л.л. 4, 12, 18, 27, 31, 38, 44, 49, 58, 71, 80, 88, 91, 98, 109, 113, 124, 127, 133, 136, 140, 146, 159.

(30) См. также: «Поучение 1 Ноября» (№ 7 от 14 ноября 1909 г.), «Ответ газете «Голос правды» (№ 3 от 19 декабря 1909 г.), «Об «обрусении» (По поводу заметки «Церковного Вестника» на эту тему)» (№ 4 от 25 декабря 1909 г.), «Поучение в Неделю о Мытаре и Фарисее» (№ 10 от 7 февраля 1910 г.), «Слово в неделю о блудном сыне» (№ 11 от 13 февраля 1910 г.), «Неделя о Страшном Суде» (№ 12 от 21 февраля 1910 г.), «Неделя 3-я, Крестопоклонная» (№ 16 от 20 марта 1910 г.), «Неделя 4-ая, память св[ятого] Иоанна Лествичника» (№ 17 от 27 марта 1910 г.), «Слово о Преподобной Марии Египетской» (№ 18 от 3 апреля 1910 г.), «Вход Господень в Иерусалим» (№ 19 от 10 апреля 1910 г.), «Христос Воскресе!» (№ 20 от 18 апреля 1910 г.), «Неделя св[ятых] жён мироносиц» (№ 22 - 23 от 1 мая 1910 г.), «Вреднейшая идея» (№ 27 - 28 от 22 мая 1910 г.), «Апостольский пост 1910 года в Казани» (№ 37 от 18 июля 1910 г.), «О деревенских защитниках православия» (№ 42 от 22 августа 1910 г.), «О животворщем Кресте Господнем. (Слово в неделю пред Воздвижением)» (№ 45 от 12 сентября 1910 г.), «Речь пред открытием Царёвококшайского отдела Братства Св[ятителя] Гурия. (20 Сентября 1910 г.)» (№ 50 от 16 октября 1910 г.), «Во имя Отца и Сына и Св[ятого] Духа» (№ 53 от 6 ноября 1910 г.), «Русские дети Богу не молятся!» (№ 54 от 14 ноября 1910 г.), «Утверди, Господи, Церковь» (№ 5 от 30 января 1911 г.), «Слово в Прощёное Воскресение» и «Ещё открытие!» (№ 8 от 20 февраля 1911 г.) - за подписью «Е.А.», «Слово после приобщения св[ятых] Таин» и «Всеобщее народное воспитание» (№ 9 от 27 февраля 1911 г.), «В неделю Крестопоклонную» (№ 11 от 13 марта 1911 г.), «Слово о Литургии Преждеосвящённых Даров» (№ 12 от 20 марта 1911 г.), «Слово в Лазареву субботу» (№ 14 от 2 апреля 1911 г.), «Слово в неделю о слепом» (№ 20 от 15 мая 1911 г.), «Слово в день св[ятой] Пятидесятницы» (№ 22 от 29 мая 1911 г.), «Слово в неделю вторую. (По пятидесятнице)» (№ 24 от 12 июня 1911 г.), «Празднование Казанской иконы Божией Матери» (№ 43 от 23 октября 1911 г.), «Слово в неделю 22-ую» (№ 44 от 30 октября 1911 г.), «Слово на Введение во храм Пресвятыя Богородицы» (№ 47 от 20 ноября 1911 г.), «Слово в память Святителя Николая Чудотворца» (№ 49 от 4 декабря 1911 г.), «Слово в неделю свв[ятых] Праотец» и «Воспитательное значение молитвы» (№ 50 от 11 декабря 1911 г.), «Слово в неделю пред Рождеством Христовым» (№ 51 от 18 декабря 1911 г.), «Слово в день Рождества Христова» (№ 52 от 25 декабря 1911 г.). - И.А.

(31) Сотрудник Братства святителя Гурия. - 1910. - № 7 (17 января). - С. 99.

(32) К этому ряду можно отнести также статью «Негласные отпадения от Церкви» (№ 21 от 22 мая 1911 г.) за подписью «Церковник» (предположительно, один из псевдонимов епископа Андрея). - И.А.

(33) Здесь упомянуты ссылки на послания «II» и «III». В каком номере СПМ было опубликовано послание «I», мне установить пока не удалось. - И.А.

(34) Сотрудник Приволжской Миссии. - 1911. - № 43 (23 октября). - С. 685.

(35) Сотрудник Братства святителя Гурия. - 1910. - № 7 (17 января). - С. 105.

(36) Там же. - 1909. - № 4 (25 декабря). - С.с. 58 - 59.

(37) Этот съезд проходил в Санкт-Петербурге весной 1911 г. - И.А.

(38) Сотрудник Братства святителя Гурия. - 1910. - № 10 (7 февраля). - С. 149.

(39) Там же. - 1911. - № 24 (12 июня). - С. 384.

(40) Там же. - 1910. - № 25 - 26 (15 мая). - С. 394.

(41) Там же. - № 24 (8 мая). - С.с. 380 - 381.

(42) Там же. - С. 381.

(43) Там же. - 1909. - № 1 (5 декабря). - С.с. (1) - 2.

(44) См.: Арест Иоаннитов// Казанский Телеграф. - 1911. - № 5448 (14 июня). - С. 3.

(45) См.: Знатнов А.В. Юродивый всея Руси или последняя надежда дома Романовых// Независимая газета («НГ - Религия»). - 2008. - 3 октября. (https://religion.ng.ru/history/2008-09-03/8_rasputin.html)

(46) В оригинале - «на бедных». - И.А.

(47) Сотрудник Братства святителя Гурия. - 1910. - № 7 (17 января). - С. 110.

(48) Там же. - № 10 (7 февраля). - С. 150.

(49) Проблеме укрепления церковной дисциплины были также посвящены такие публикации, как: «О Церковной дисциплине» (№ 31 от 5 июня 1910 г., № 32 от 12 июня 1910 г., № 34 от 24 июня 1910 г., № 38 от 25 июля 1910 г., № 41 от 15 августа 1910 г.) - за подписью «Церковник», а также - «К вопросу о церковной дисциплине» (№ 51 от 23 октября 1910 г.) А.Миролюбова. - И.А.

(50) Наставление Трёхсвятительскому Крещёно-татарскому Монастырю// Сотрудник Братства святителя Гурия. - 1911. - № 37 (11 сентября). - С. 582.

(51) Известия по Казанской Епархии (неофициальный отдел). - 1912. - № 34 (8 сентября). - С. 1013.