(реконструкция событий по документам из «Дела о национализации монастырских хозяйств», хранящегося в Национальном архиве Республики Татарстан)

Игорь Евгеньевич Алексеев, кандидат исторических наук (г. Казань)

До революционных событий 1917 г. в Казанской губернии действовали две кряшенские (крещено-татарские) монашеские обители, которые, как отмечал в 1911 г. архиепископ Казанский и Свияжский Иаков (Пятницкий), были «основаны и устроены с большими жертвами и трудами» по инициативе и благодаря личным усилиям известного миссионера, продолжателя дела Н.И.Ильминского, епископа Андрея (Ухтомского). Ими являлись: мужской Трехсвятительский скит при Казанском Спасо-Преображенском миссионерском монастыре (в Лаишевском уезде), основанный в 1905 г. и преобразованный в 1911 г., согласно указу Святейшего Синода, в отдельный Трехсвятительский крещено-татарский монастырь, и женская Покровская просветительная крещено-татарская община (в Мамадышском уезде), основанная в марте 1908 г. и официально учрежденная указом Святейшего Синода в феврале 1911 г. В 1917 г. они, вместе с еще восемью монашескими обителями, относились к третьему округу монастырей Казанской епархии.

Вслед за февральской революцией начались грабежи и разорения монастырских имуществ, узаконенные после прихода к власти большевиков в форме «национализации». В своем «Докладе о состоянии 3-го благочиния монастырей Казанской епархии. 1917 г.» от 28 мая 1918 г. (№ 172) Казанскому Епархиальному Совету (КЕС) благочинный монастырей третьего округа архимандрит Андроник (Богословский) отмечал, в частности, что «1917 г. был для обитателей всего благочиния весьма печальным». «Все обители, – уточнял он, – подверглись разорению со стороны революции. Обители собирались и улотшались благотворителями многими годами, а разрушение их последовало в несколько месяцев. Чтобы исправить их в прежнем виде нужны большие средства, которых не имеется. Во всех обителях усилена молитва с упованием на помощь небесную».

Не минула сия печальная участь и кряшенские (крещено-татарские) монашеские обители, об этом в Национальном архиве Республики Татарстан сохранились отрывочные документальные свидетельства. Наибольший интерес из них представляют материалы, содержащиеся в «Деле о национализации монастырских хозяйств» из фонда Казанской Духовной Консистории5 (фонд 4, опись 150, дело 115), которые дают возможность в значительной мере восстановить картину происходивших событий. Ряд документов уже были ранее процитирован А.В.Журавским в его статье «Насильственная секуляризация монастырских хозяйств в национальных республиках Поволжья в 1917 – 1919 годах», которая была опубликована в № 1(12) за 2001 г. научного журнала «Исторический Вестник», издававшегося Воронежско-Липецкой епархией РПЦ6. Всего в деле сохранилось четыре документа о разорении Покровской просветительной крещено-татарской женской общины Мамадышского уезда и пять документов о разорении Трехсвятительского крещено-татарского монастыря Лаишевского уезда.

К документам, касающимся разорения первой из них, относятся:

1. Рапорт в КЕС от 6 мая 1918 г. (исх. № 24) за подписью заведующей Покровской просветительной крещено-татарской женской общиной монахини Софии (Разумовской) и казначеи общины – рясофорной послушницы Екатерины Боровицкой;
2. Обращение к временно управляющему Казанской епархией РПЦ епископу Чистопольскому Анатолию (Грисюку) от 22 августа (3 сентября) 1919 г. (исх. № 18) за подписью заведующей общиной монахини Софии (Разумовской), с резолюцией епископа Анатолия (Грисюка) в адрес архимандрита Иоасафа (Удалова) и решением КЕС от 12 (25) октября 1919 г.;
3. Обращение к архимандриту Иоасафу (Удалову) от 22 августа (3 сентября) 1919 г. (исх. № 19) за подписью заведующей общиной монахини Софии (Разумовской) и казначеи общины – рясофорной послушницы Екатерины Боровицкой;
4. Копия обращения КЕС в Казанский губернский жилищно-земельный Совет от 17 (30) октября 1919 г. (исх. № 8095) (без подписи).

К документам, касающимся разорения Трехсвятительского крещено-татарского монастыря, относятся:

1. Рапорт в Казанскую Духовную Консисторию (КДК) от 1 марта 1918 г. (исх. № 78) за подписью настоятеля Трехсвятительского крещено-татарского монастыря игумена Серафима (Семенова) с постановлением о его передаче «во 2-ое делопроизводство 2-го отделения» от 17 апреля 1918 г. (без подписи);
2. Рапорт в КЕС игумена Серафима (Семенова) от 10 июня 1918 г. (№ 24) с приложением коротких справок и трех списков монастырского имущества (с денежной оценкой убытков), разграбленного при погромах 1, 2 ноября 1917 г. и 16 февраля 1918 г., а также – справка «Об отнятии монастырских построек» в мае 1918 г.;
3. Рапорт в КЕС от 18 февраля 1919 г. (исх. № 3) за подписью временно исполняющего обязанности настоятеля Трехсвятительского крещено-татарского монастыря казначея Макария, с резолюцией от 12 (25) марта 1919 г. (исх. № 1988) (без подписи) и приложением к нему материала под названием «Список. Братские вещи, которые увезены»;
4. Рапорт благочинному монастырей третьего округа Казанской епархии архимандриту Андронику (Богословскому) игумена Серафима (Семенова) от 21 марта 1919 г. (исх. № 5).;
5. Сопроводительное письмо в КЕС к приходо-расходной книге, клировым ведомостям за 1918 г. Трехсвятительского крещено-татарского монастыря и рапорту от 21 марта 1919 г. (исх. № 5) настоятеля монастыря игумена Серафима (Семенова) за подписью благочинного монастырей третьего округа Казанской епархии архимандрита Андроника (Богословского) от 23 марта 1919 г. (исх. № 20).

Из приведенных в означенных документах свидетельств вырисовывается весьма печальная картина разграбления и уничтожения монастырских хозяйств. Ниже приводится реконструированные на их основании события в хронологическом последовательности.

I. Разорение Покровской просветительной крещено-татарской женской общины Мамадышского уезда Казанской губернии.

Как явствует из вышеупомянутого доклада архимандрита Андроника (Богословского), в общине имелся один деревянный храм, «снабженный достаточно церковными и богослужебными принадлежностями», четыре деревянных одноэтажных дома, одна гостиница и одна деревянная одноэтажная школа. Ее территория была обнесена деревянной стеной. На период, о котором шла речь в докладе, в общине значилось пятьдесят два человека: настоятельница, две рясофорных послушницы, сорок четыре послушницы и пять «на воспитании». За общиной числилось сто десятин земли, а ее капитал составлял 17527 рублей 96 копеек наличными и 17450 рублей процентными бумагами. При этом, как отмечалось в обращении заведующей общиной монахини Софии (Разумовской) к епископу Чистопольскому Анатолию (Грисюку) от 22 августа (3 сентября) 1919 г., «до 1918 года Покровская община имела 52 десятины пахотной земли, которая обрабатывалась своим трудом».

Враждебно-захватнические действия в отношении общины начали предприниматься еще до октябрьского большевистского переворота. В июне 1917 г. «татарами соседней деревни Каин-Илга» у общины был захвачен «весь покос (числившийся по книгам, в количестве 10 десятин)», «тому же обществу по их настойчивому требованию» с согласия общины было отдано «7 десятин исполу под ржаное поле».

5 ноября 1917 г. «начались угрозы, что общину разгромят, вследствие чего 6 ноября ученицы двухклассной школы разъехались по домам и занятия прекратились». Ввиду этого иконы и церковная утварь были «увезены в церковь села Ныртов, другое же монастырское имущество – в соседнюю русскую деревню Богдановку». По свидетельствам монахини Софии (Разумовской) и послушницы Екатерины Боровицкой, они «все время находились в опасности, ожидая погрома, и так продолжалось до 14 ноября», после чего «стало значительно спокойнее и все монастырское, как св[ятые] иконы, так и имущество, были привезено обратно».

12 февраля 1918 г. обществом деревни Каин-Илга по распоряжению Земельного комитета Ныртинской волостной управы из общины было вывезено двести пудов яровых семян овса, полбы и гречи. 19 февраля была произведена опись «хлеба в зерне», лошадей, рогатого скота и сельскохозяйственного инвентаря. 2 марта 1918 г. представители того же Земельного комитета «по требованию татарских деревень запечатали все хлеба, объявив, что норма оставляется только на троих: священнослужителя, заведующую общиною и казначею, а остальные должны разойтись по домам». 5 марта экспроприаторы начали свозить хлеб, оставив общине «до 100 пудов зерна и несколько пудов муки, запечатав остальное». В ответ община направила ходатайство Мамадышскому Совету крестьянских депутатов, от которого последовал приказ Земельному комитету Ныртинской волостной управы «оставить норму» на всех живущих в общине лиц. Однако, как отмечалось в рапорте КЕС от 6 мая 1918 г. (исх. № 24) за подписью монахини Софии (Разумовской) и рясофорной послушницы Екатерины Боровицкой, «комитет, по требованию татарских деревень, менял постоянно свое постановление: то оставляет норму, то велит расходиться».

В результате таких мер хлеб урожая 1917 г. в общине кончился, и ее обитательницы перешли на покупной, который приходилось доставать с большим трудом, это при том, что «едоков было с сентября по ноябрь ежемесячно 115 человек». Отсутствие продовольствия привело к тому, что ученицы, которые находились на обучении в общине, разъехались по домам, а хлеб был закуплен по числу едоков. Помимо трехсот пудов хлеба был свезен и последний овес в количестве сорока четырех пудов. Одновременно у общины отняли почти всю землю, оставив ее только под постройками, садом и небольшим огородом, что подтверждал в упомянутом выше докладе архимандрит Андроник (Богословский): «Все земельные угодья реквизированы за исключением огородов».

По сути дела, местные органы советской власти в союзе с обществом татарской деревни Каин-Илга в прямом смысле брали крещено-татарскую общину измором. Несмотря на все усиленные просьбы, обращенные к Мамадышскому Совету крестьянских депутатов, общине не был оставлен даже «выгон для скота в поле», поэтому его стали пасти в ближайшей русской деревне. В то же время монастырь не имел возможности продать часть лишенного кормов и выгона скота, так как разрешение давалось «только в том случае, что деньги от продажи целиком переходят в местный волостной Совет», как и «деньги за взятую рожь и семена».

«И до сего времени, – сообщалось в рапорте от 6 мая 1918 г., – община находится в крайне стесненном положении, и угрозы со стороны соседних татар не прекращаются. Кроме того, постоянно происходят покражи: сломы замков, дверей, сведена корова и унесены рамы из двух домов, похищено 4 котла из монастырской бани и 2 из нежилых домов. Теми же татарами загоняется скот в сад, пчельник и огороды, […] растаскивается забор, вырываются яблони из сада и постоянно причиняются обиды». Несколько раз община возбуждала ходатайство «о наделении землею по трудовой норме», но всякий раз получала отказ или долгосрочные отписки. Так, на прошение, поданное в Мамадышский Земельный отдел в середине августа 1919 г., был получен следующий ответ: «Отвод земли общине может быть произведен в порядке очереди землеустройства волости, в каковой община будет приписана […]».

Таким образом, к этому времени «община осталась без земли и хлеба». 3 сентября (22 августа) 1919 г. общиной было направлено два обращения: первое (исх. № 18) - за подписью заведующей общиной монахини Софии (Разумовской) – временно управляющему Казанской епархией РПЦ епископу Чистопольскому Анатолию (Грисюку), второе (исх. № 19) – за подписью ее и казначеи общины рясофорной послушницы Екатерины Боровицкой – к архимандриту Иоасафу (Удалову). При этом в последнем из них содержалась просьба начать ходатайство перед Губернским Жилищно-Земельным Советом «о наделении общины землею по трудовой норме на число проживающих сестер до 30 человек». Откликаясь на первое послание, епископ Анатолий направил соответствующую резолюцию архимандриту Иоасафу, в результате чего 30 (17) октября 1919 г. в Казанский губернский жилищно-земельный Совет было направлено обращение КЕС (исх. № 8095) следующего содержания: «Покровская крещено-татарская просветительная община Мамадышского уезда донесла Казанскому Епархиальному Совету, что у нее 1 Ѕ года тому назад была отобрана пахотная земля в количестве 52 десятин в пользу крестьян соседней деревни Каин-Илга и что с того времени до настоящего община не наделена была землей, взамен отобранной, несмотря на неоднократные о том просьбы с ее стороны к Мамадышскому Земельному Отделу. Сообщая о сем, Казанский Епархиальный Совет на основании [пункта] 8 Циркуляра по вопросу об отделении церкви от государства просит Губернский Жилищно-Земельный Совет сделать с своей стороны распоряжение Мамадышскому Земельному отделу наделить на общих основаниях трудовую покровскую общину землей, насельницы которой, принадлежа почти исключительно к крестьянскому сословию и обрабатывая землю своими собственными трудами, имеют полное право по существующим земельным законам на земельный надел. О последующем распоряжении Губернского Жилищно-Земельного Совета Епар[хиальный] Совет просит уведомить». О результатах этого обращения в документах дела не сообщается.

II. Разорение Трехсвятительского крещено-татарского монастыря.

Как следует из того же доклада архимандрита Андроника (Богословского), в общине имелся один деревянный храм, снабженный всеми церковными и богослужебными принадлежностями, пять деревянных одноэтажных корпусов и один двухэтажный деревянный корпус с деревянными пристройками. Оградой монастырь обнесен не был. Кроме того, в селе Рыбная Слобода монастырю принадлежал дом с деревянными постройками. На период, о котором шла речь в докладе, в общине числилось тринадцать человек: настоятель, два иеромонаха, два иеродиакона, один монах, три рясофорных послушника и четыре «проживающих по паспорту». По сравнению с Покровской просветительной крещено-татарской женской общиной разорение Трехсвятительского монастыря началось с некоторым «запозданием». 1 ноября 1917 г. на принадлежавший монастырю хутор, находившийся в восьми верстах от него, нагрянули крестьяне сразу из трех обществ: деревень Шатки, Верхние Меретяки и села Крещеные Казыли Казыльской волости Лаишевского уезда. «Экспроприаторы» разграбили все движимое монастырское имущество, подожгли «соломенные строения», а «ценные постройки разложили и увезли по домам». 4 ноября 1917 г. митрополиту Иакову (Пятницкому) был представлен «Список страховой оценки» разграбленного и уничтоженного имущества (за № 57). За один день монастырь лишился молотильного и двух запасных хлебных сараев, деревянного корпуса и шести строений и бани, был подожжен дом для рабочих. Крестьяне разобрали по бревнам даже непокрытую деревянную церковь, что было делом не только преступным, но и кощунственным. Брали все, что попадалось под руку: муку, картофель, квашенную капусту, сено, дрова, сковороды, чайники, самоварные трубы, варежки, носки, стулья, подушки, шали, заслонки… Не побрезговали даже пятнадцатью парами лаптей, тридцатью шестью парами веников и десятью парами метел. Общий ущерб от погрома был оценен монастырем в 22991 рубль (при этом самой большой потерей была недостроенная церковь, оцененная вместе со всем израсходованным материалом в 15675 рублей).

2 ноября 1917 г., пытаясь предотвратить вторую волну грабежей, игумен Серафим (Семенов) обратился к старосте деревни Малое Некрасово А.И.Карпову, «чтобы он содействовал при монастыре от погрома». Однако произошло обратное: «[…] он на место защиты начал сам таскать из монастыря монастырские движимые имущества; смотря на него, все крестьяне, мужики и бабы, начали таскать каждый себе». В результате непрекращающихся грабежей новой волны монастырь лишился имущества на сумму 14396 рублей. Среди разграбленного – чайные ложки, сахарницы, матрацы, одеяла, садовые ножницы, белила, шпалеры, стекла, снопы соломы и многое другое. Были «обчищены» кельи иеродиаконов Германа и Макария, иеромонахов Анания и Феодосия, послушника Кирилла Семенова и других обитателей монастыря. Самой большой потерей на этот раз стали четыре лошади и три коровы (общей стоимостью 11 тысяч рублей), которых 10 ноября 1917 г. «увели татары дер[евни] Ст[арый] Арыш». Кроме того, как констатировал в своем докладе архимандрит Андроник (Богословский), «все земельные угодья монастыря реквиз[ир]ованы за исключением огородов».

В феврале 1918 г., после небольшой передышки, разгром монастыря продолжился с новой силой. Причем из крестьянского «интернационала» наиболее стойкими и твердыми в своем намерении довести дело до «победного конца» оказались татары, что неоднократно подчеркивается в сохранившихся документах. В связи с этим следует предположить, что противостояние между местными жителями и монастырем (как и в случае с Покровской просветительной крещено-татарской женской общиной) имело еще и межконфессиональный оттенок.

По свидетельству игумена Серафима (Семенова), 15 февраля 1918 г. в монастырь приехали четыре человека из деревни Малое Некрасово и «начали класть на лошадь движимое имущество, принадлежавшее монастырю и монахам». Будучи замеченными, они попытались скрыться с места преступления: троим «экспроприаторам» удалось это сделать, а четвертого задержали вместе с лошадью. Сбежавшие из монастыря крестьяне «съездили в татарскую деревню Старые Арыши и попросили знакомых татар ехать с ними в монастырь», из которого уже послали за милиционерами. «На призыв русских, – сообщал настоятель, – татары согласились явиться в монастырь и приехали во главе сельских старост: деревни Малого Некрасова и дер[евни] Старых Арыш; среди них были солдаты с винтовками и ручными бомбами»9. Нагрянув 16 февраля 1918 г. в монастырь, налетчики потребовали освобождения задержанного подельника, что и было исполнено, но, не удовлетворившись этим, они снова начали погром: «таскали из келий братий, а, главным образом, настоятеля».

«Присутствовавшие три милиционера, – писал игумен Серафим (Семенов), – не могли противодействовать грабящим. Последние наносили побои монахам, грозили даже убийством, если они не удалятся из монастыря. Подобные наезды стали совершат[ь]ся почти ежедневно; причем, высказывались угрозы, что всех их перебьют, а постройки с храмом включительно будут сожжены». Всего было награблено имущества на сумму шесть тысяч рублей. Помимо наличных денег и процентных бумаг, одежды, белья, столового прибора, пилы, котла и колес от телеги, погромщики зачем-то прихватили с собой монастырскую печать и штемпель. 20 февраля 1918 г., «по донесению о случившемся», прибыл начальник участковой милиции с двадцатью милиционерами «для отобрания разграбленного имущества», но он так и не смог сделать этого «вследствие сильного сопротивления со стороны грабивших татар деревни Старых Арыш».

Вслед за крестьянами разорять монастырь принялись органы советской власти. В мае 1918 г. Бетьковский волостной Совет отнял у монастыря сельскохозяйственный инвентарь (четырехконную молотилку, три веялки, две жатвенные машины, четыре плуга, пять телег, двое весов, шесть железных борон), а также пожарную машину. Кроме этого, тем же Советом были реквизированы двадцать две постройки, о чем было донесено митрополиту Иакову (Пятницкому) 29 мая 1918 г. в представленном «Списке страховой оценки» (22).

7 декабря (24 ноября) 1918 г. в монастырь с отрядом приехал председатель Анатышского волостного Совета Бикеев, который «всю братию, начиная с Настоятеля Монастыря Игумена Серафима, до младших, всего одиннадцать человек» , арестовал и увез в город Лаишев. Там обитателей монастыря заключили в тюрьму, где они просидели четыре недели. Остальных же, младших послушников возрастом моложе тридцати лет, отпустили по домам. 6 января 1919 г. (24 декабря 1918 г.) десять человек, кроме настоятеля игумена Серафима (Семенова), выпустили из тюрьмы. В период его отсутствия обязанности настоятеля монастыря временно исполнял казначей Макарий.

С 7 декабря 1918 г. по 6 января 1918 г. церковные службы в монастыре не проводились. Представители советской власти отобрали ключи от церковных, монастырских и братских помещений, поставив от себя караульщиков-солдат, а также увезли часть оставшегося не разграбленным имущества. Чтобы попасть в них, монахи пять раз ездили за ключами, но так их и не получили. По указанию «товарища Бикеева» из монастыря были увезены: серебряный напрестольный крест, серебряный священный потир («вероятно с дискосом, звездицами и лжицом»), не оказалось на местах нескольких кусков церковных ковров, новой поперечной пилы, двух тулупов и одного азяма. Причем азям и один тулуп потом все же вернули, а другого (который провожавший монахов помощник Бикеева «взял при начальнике тюрьмы товарище Герасимове») обитатели монастыря так и не дождались. Одновременно при обыске монастыря представители советской власти «изъяли» бутылки с церковным вином, постным маслом, лампы, самовары и прочее, а также увели двух лошадей с упряжками. Они забирали все, что попадалось на глаза: от наперсного креста, подсвечников и книг до ниток, стелек, карболового масла и спичек Были основательно разграблены помещения, где проживали иеромонахи Ананий, Феодосий и иеродиакон Макарий. «Еще по какому-то случаю», как свидетельствовал временно исполнявший обязанности настоятеля монастыря казначей Макарий, кто-то из «товарищей» выстрелил из винтовки «чрез окно вниз с левой стороны» в икону Пресвятой Богородицы «Живоносный Источник», находившуюся в монастырской часовне. Кроме того, пулей оказался пробит и находившийся возле церкви фонарь.

«Марта 10 дня 1919 г., – сообщал отпущенный позднее игумен Серафим (Семенов), – по приезде моем из тюрьмы, Военный Комиссар Архипов и Председатель Анатышского Совета Бикеев приехали и увезли всю Библиотеку, стоимостью по прежним ценам на 3500 руб[лей], еще церковные Платки и Пелены для украшения Аналои». Разгром монастыря завершился 18 марта того же 1919 г., когда в него нагрянул «какой-то Комиссариат по земельным делам». Очередные представители власти «освободили» все помещения монастыря, оставив насельникам только одно, а также объявили им, что при обители будет действовать «Советская Экономия» и скоро сюда «приедут и приселятся» коммунисты. Дабы не допустить столь печального для монастыря исхода, игумен Серафим (Семенов) обратился 21 марта 1919 г. к благочинному монастырей третьего округа Казанской епархии архимандриту Андронику (Богословскому) с просьбой доложить о произошедшем епархиальному начальству.

В деле сохранилась резолюция без подписи, датированная 24 (11) марта 1919 г. (день рассмотрения документов) и 25 (12) марта 1919 г. (день исполнения резолюции), в которой говорится следующее: «Просить Губернский Военный Комиссариат сделать: распоряжение о возвращении Монастырю церковных ключей и церковных вещей, которые, согласно пункту 2 циркуляра по отделению Церкви от Государства отобранию не подлежат, а также возвратить и братское имущество, так как братия – крещеные татары принадлежат к беднейшему классу населения». О результатах данного обращения, как и в случае с Покровской женской общиной, также не имеется никакой информации в документах дела.

Примечания

1. Известия по Казанской епархии. – 1911. – №№ 36-37 (22 сентября – 1 октября). – С. 1031.
2. Во имя трех небесных покровителей казанских – святителей Гурия, Варсонофия и Германа.
3. Так в оригинале. – И.А.
4. Национальный архив Республики Татарстан (НА РТ). Ф. 4. Оп. 150. Д. 115. Л. 157 об.
5. Весной 1918 г. Казанская Духовной Консистории была переименована в КЕС. Данное решение было принято на ее заседании 3 апреля (21 марта) 1918 г.
6. Журавский А.В. Насильственная секуляризация монастырских хозяйств в национальных республиках Поволжья в 1917 - 1919 годах // Исторический Вестник. – 2001. – № 1(12). – https://www.vob.ru/public/bishop/istor_vest/2001/1_12/12_7.htm
7. НА РТ. Ф. 4. Оп. 150. Д. 115. Л. 114.
8. НА РТ. Ф. 4. Оп. 150. Д. 115. Л. 117.
9. НА РТ. Ф. 4. Оп. 150. Д. 115. Л. 127.
10. Там же. Л. 127 об.
11. В рапорте исполняющего обязанности настоятеля монастыря казначея Макария в КЕС от 18 февраля 1919 г. (исх. № 3) он фигурирует как «Анатышский волостной военный Комиссариат товарищ Бикеев».
12. НА РТ. Ф. 4. Оп. 150. Д. 115. Л. 137.
13. Там же. Л. 134.

Источник: https://kds.eparhia.ru/www/script/ps17_24_96009837963.html